Колымские рассказы

Он, очевидно, только что побывал в болоте, и нижняя часть его тела была в грязи.

— Чем заплатишь? — спросил Кирилов суровым, но деловым тоном.

— Ничем, — равнодушно ответил якут. — В долг, — прибавил он неохотно.

— А ты знаешь, сколько у тебя долгу? — спросил Кирилов.

— Кто знает? — неопределенно возразил якут. — Много, должно быть!..

Кирилов достал из шкапа мохнатую связку табачных листов.

— А когда ты заплатишь? — спросил он уже безразличным тоном, предвидя содержание ответа.

— А кто знает? — повторил якут стереотипную фразу. — Когда будет, заплачу.

— Возьми косу вместе, — вдруг предложил Кирилов. — Тоже в долг.

— Не нужно! — решительно ответил якут. — Только табак.

— Хорошее, так вам не нужно! — сердито заметил Кирилов.

— Не сручно! — упрямо возразил якут. — Твоя коса длинная, наши руки коротки… Вот смотри!..

Он протянул вперед пару тонких рук с небольшими кистями, как у всех северных туземцев.

— Ну, ступай! — сказал Кирилов, удовлетворив покупателя, но якут не уходил.

— Баба просила иголок и цветного шелку, — заявил он наконец.

— На что ей шелк? — недоверчиво проворчал Кирилов.

— Пояс надо, — сказал якут. — Видишь, без пояса… — прибавил он, указывая на свою грязную кожаную рубаху.

Кирилов с неодобрением посмотрел на фигуру, стоявшую на пороге. Местные щеголи действительно подпоясывались вышитым поясом, но к этим красным глазам не подходило щегольство.

— Небось, у бабы тоже глаза болят? — спросил он с упреком:.

— Болят, — согласился якут. — Еще мыла просила кусочек, зрачки промыть!..

Кирилов достал из своего склада небольшой кусок мыла и пару толстых иголок.

— А шелку не дам! — об’явил он. — Ступай домой!

Но якут не хотел уходить.

— Дай, пожалуйста! — приставал он. — Я два днища[24] болото месил… Ноги болят… Дай шелку!

— Ступай, ступай! — повторил Кирилов, запирая шкап.

Якут еще потоптался на месте.

— Вот ты какой! — с упреком протянул он. — А я бы горностаями заплатил.

И он вытащил из-за пазухи две беленьких головки.

Кирилов взял покупателя за плечи и повернул к двери.

— Ну, уходи! — сказал он ему коротко, но без гнева. — Не дам больше ничего!..

С самого своего приезда Кирилов стал выписывать для раздача соседям разные товары, продавая их по номинальной цене. Урочево было слишком далеко от торговой дороги; якуты жили, как троглодиты, и платили проезжему торговцу неслыханные цены за каждую пару иголок или головной платок. Князьцы ежегодно привозили из города немного чаю и табаку и распродавали соседям небольшими частями, в пять раз дороже покупной цены. Теперь и эта торговля давно прекратилась, и сами князьцы предпочитали забирать все нужное у Кирилова, ибо его цены были ниже городских. Молва об урочевской дешевизне шла далеко и выходила за широкие пределы пропадинских пустынь. Даже оленеводы с Гижигинской тундры и горные охотники с Омеконского плоскогорья приходили к Кирилову за товаром, как будто на ярмарку. Это было, конечно, лестно, но каждый год Александр Никитич сводил баланс с довольно значительным убытком. По исконному обычаю, три четверти местной торговли велись в кредит. Раньше князьцы охотно давали товар без немедленной уплаты, накидывая еще сто процентов; потом, во время пушного промысла, взыскивали всю сумму, а у упорных отнимали силой или в крайнем случае жаловались на них исправнику во время годового об’езда по округу.

Половина должников платила и Кирилову исправно, но люди беспечные и сутяги скоро раскусили его нежелание обращаться к начальству с жалобами и, сколько могли, затягивали уплату. Мелкие долги постоянно пропадали. Чтобы восстановить равновесие, Александр Никитич уже с первого года собирался повысить цены на десять процентов, но никак не мог решиться нарушить принцип. Его ежегодные потери равнялись нескольким сотням рублей, но молочное хозяйство давало хорошие доходы и покрывало всякие посторонние убытки.

Вообще Кирилов относился к соседям, как к детям, и даже за их маленькие обманы не очень сердился. Выписывая товары, он не соображался со вкусом своих покупателей, а выбирал только то, что признавал нужным. Он вывел из своей округи употребление пестрых ситцев и шелковых лент, табак раздавал понемногу; бедным людям давал чай по преимуществу зимою, во время скудости молока. Он постоянно распространял среди соседей более усовершенствованные орудия: русские косы, пилы, плотничные топоры, но с небольшим успехом, ибо якуты упрямо держались за орудия и навыки, унаследованные от предков.

Но в последнее время мелочная возня с раздачей товаров и получением долгов стала утомлять Кирилова, и после торговых переговоров с какой-нибудь бестолковой бабой в нем поднималось отвращение, которое не заглушалось даже сознанием несомненной полезности дела.

В юрте было прохладно и темно, и Александр Никитич внезапно почувствовал, что темнота угнетает его; он вышел наружу и медленно отправился по главной тропе поселка, не для прогулки, ибо он попрежнему чувствовал себя слабым, а для того, чтобы не сидеть в своем угрюмом доме.