Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Ромашкин ходит по территории, а «Волга» по пятам ползает. Ну, кажись, подобрал шофера по вкусу, до этого за год с десяток парней сменил. И рейсовых сажали. Сам лично подбирает шоферов на свою машину Роман Ксенофонтович, никому не доверяет. «Шофер — это тот же член семьи начальника» — так говорит Ромашкин. Некоторые уж чересчур становились «членами» — такое тоже не нравилось, вот и менял, как галстуки. А тут, видно, подвернулся что надо, видно птицу по полету, гонору куда там! И манеры начальственные сразу же перенял у Ромашкина. Подкатил позавчера, поманил из машины пальцем. Поярков приостановился. «Слушай, механик, посмотри, что у меня — глушитель болтается или подвеска гремит?» — «Хорошо, — ответил Поярков, — закончим прицеп — посмотрим, подождите немного», «Волга» круто развернулась, только ее и видели! А через десять минут старший механик стоял у Ромашкина на ковре… И потянулась цепочка. Старший механик — дежурного. «Да не кричите вы, не оглох еще, слышу, — отвечал Поярков, — сами же приказали лесовозы делать в первую очередь — пароход ведь простаивает на рейде…»

…Вот сейчас на планерке и доставалось за все это Василию Андреевичу.

— Некоторые механики расписаться толком не умеют, разве что в ведомости на зарплату, — надрывался Ромашкин.

Василий Андреевич относил сказанное полностью на свой счет, и каждое слово отдавалось в голове, как удар колотушки. Он краснел и прятал глаза. «Вот же ты, а? Надо же. Так, так, старый дурак, не в свои сани не садись».

— За спины прячетесь, Поярков? — донеслось до него. — Это я вам, вам говорю, — протянул руку Ромашкин.

От напряжения забухало в голове. Это было особенно обидно. Вот уже что-что, а за чужие спины Поярков никогда не прятался! Ну уж раз Ромашкин покатил на старика бочку — теперь не отступится, пока не съест — это за Ромашкиным знали все.

На планерке досталось всем — и механикам, и прорабам, и бригадирам.

Димка на планерку пришел без приглашения, хотел выяснить, почему вчера не дали лесовозов, бензовозов тоже не дали, солярки наперсток остался. Он внимательно выслушал Ромашкина, а в конце планерки попросил слова. Но неожиданно для себя начал не с лесовозов.

— Что это вы все грозитесь — выгоню, уволю, можно подумать, стройка — ваше частное предприятие, — начал Димка.

Все притихли. Ромашкина передернуло. Он подставил ухо соседу — кто это? А, бригадир с ЛЭП! Ну, погоди ж…

— Вы бы сидели и слушали да на ус мотали!

Димка подождал, пока Ромашкин закончит фразу, и продолжил:

— С раскрытым ртом? Так это же будет невежественное заглатывание ваших приказов.

На Димку зашикали, а задние поддержали — пусть выскажется человек!

— Пусть на профсоюзном собрании высказывается, а тут планерка! Кого не устраивает — мы никого не держим, — скатертью дорога! — отрубил Ромашкин.

— Не возражаю, можно будет и на профсоюзном собрании сказать, — спокойно сказал Димка, — но я все же хочу выяснить и спросить…

— Это мы вас спросим! — перебил Ромашкин.

— Ну, дела, — сказал Димка, — если у начальника за душою нет ничего, то такому начальнику доверять судьбу людей ни при какой погоде нельзя.

— Планерка закончена, все свободны! — вышел Ромашкин из положения.

Задвигали стульями, зашумели.

Ромашкин круто повернулся, поискал глазами:

— Ланцов, останьтесь! — приказал он, когда Димка был уже на пороге.

Димка вернулся к столу. Ромашкин сидел в глубоком кресле и, по-видимому, ждал, пока выйдет последний человек. Нажал на кнопку — на пороге появилась секретарь.

— Никого не пускать — я занят.

Ромашкин смотрел на рослого невозмутимого парня и думал, как бы половчее его осадить.

— Значит, так, Ланцов… Я правильно назвал вашу фамилию? Давайте о деле. С планом вы не тянете, не справляетесь. На что же вы надеетесь, мы так оставить этого не можем!.

— Я и хотел решить на планерке…

— Вы не ершитесь, Ланцов, — неожиданно миролюбиво сказал Ромашкин. — Представьте на минуту себя на моем месте — вы молодой человек, может, еще дорастете и до руководителя, так вот представляю, какой разгон вы бы учинили!

— Что вы все — разгон, разнос, стружка, слова-то какие.

— Постойте, постойте…

— Я и так уже столько времени стою перед вами.

— Выходит, вы считаете, что руководитель не должен всерьез спрашивать с подчиненных?

— По-разному ведь можно спросить. На мой взгляд, спрашивать следует только серьезно, но при этом нельзя унижать людей. Ведь существует же этика руководителя, не правда ли? Ну, правила взаимоотношений между руководителями и подчиненными. Я не говорю о их педантичном соблюдении, в жизни это, наверное, трудно, но хотя бы в главном — не подавлять личность, не унижать. А ведь сплошь да рядом наоборот. Вот и вы сегодня…

— С удовольствием послушаю вашу философию, — Ромашкин сел в кресло поудобнее.

Ланцов переступил с ноги на ногу, намереваясь развернуться к двери.

— Давайте, давайте продолжим, что же, по-вашему, единоначалие отменяется?

— Нет.

— Ну, ну, дальше!