Колымский призрак

— Сам заработок, потом северный коэффициент столько же, да каждые полгода десятипроцентная надбавка. А значит, через шесть лет — полных три оклада. Да морозные — двадцать процентов, кто снаружи работал. Да пайковые. Вот и набегало. Поначалу баб не пускали на работу. Из страха. Первая на почте появилась. Мужиков оттуда чуть ли не на аркане вытаскивали. Ну а когда девки с деревень приехали — холостяков и не осталось. Все бабы работать начали. Все в городе улеглось. Но… Случается и теперь. Выйдет партия зэков из заключения, осядет в Магадане, а баб для них уже и нет. Даже завалящих. Хотя уже подрастают, входят в возраст девки, что тут, на Колыме, родились. Невесты хоть куда, глаз не оторвешь. Северные, наши красавицы.

— Ты мне о Колымской улице расскажи, — напомнил Аслан.

— Колымка и была первой семейной улицей в Магадане. Ее освободившиеся своими руками отстроили. Дома — один другого красивее. Вдоль улицы ставили. Вместо тротуаров деревянные дощатые мостки, чтоб грязь не месить, выходя из дома, чтоб сосед к соседу босиком мог прибежать. Слышал я, как первые три дома строили и на всех один колодезь был, одна отхожка. Теперь у всех — свое. А тогда торопились. Некогда было. На Колымской и теперь ветераны трассы живут. Они ее от самого Магадана начинали. Первые километры, первые машины по ней пустили, первые мозоли — их…

— И мне та улица больше всех понравилась, — признал Аслан.

— Да там всего-то несколько улиц таких, в Магадане. Колымка — самая длинная. Самая первая, самая старая, самая дорогая. Нет на ней многоэтажек. Зато всякий дом свою историю имеет, родословную. Каждый дом хозяином строился. И на него похожим получался.

— А жителей Колымской знаешь? — перебил Аслан.

— Откуда? Я не строил город. Я трассу прокладывал. О Магадане по рассказам зэков знаю. С кем вместе отбывать довелось. И хотя я слышал о Магадане задолго до прибытия, все же, скажу тебе, не нравится мне он. Не пойму, за что его городом назвали? В российской хорошей деревне и домов и людей больше. А тут — жалкая горсть жизни. Да и та непонятно зачем за колымский берег зацепилась. Словно пургу решила переждать, да примерзла нечаянно.

— Да что ты мелешь про Магадан, не знавши его! С деревней сравнил. Да в Магадане не всяк приживется. Не каждого и он признает. В этом городе и нынче по своим неписаным законам живут. В любой избе обогреют и накормят. А у тебя в деревне — хлев и тот на замке. Здесь бабы не боясь белье во дворах сушат. Знают, никто чужой не снимет его. Если у кого что пропало, вора в сей момент сыщут. И по своим правилам накажут. Хоть и зэки живут, а уголовности в городе нет. Сами выловили и наказали. Сами Магадан от бандитов очистили. Давно по-людски живут. Уж если праздник — весь город веселится. Нараспашку. Не по углам, как у тебя в деревне. Уж если горе — все помогают перенести его, пережить, утешают. Не злобствуют. А главное, нет на земле второго такого Магадана. Нет похожего. Он один, — встрял старик с верхней шконки, свесившись вниз рыжей бороденкой.

— Без Магадана — нельзя. Через него мильёны прошли. Серед их — шибко хороший люд прошел. Память по себе наставил. Дома, дорогу. Мы на готовое попали, — подал голос тракторист.

Аслан теперь каждый день ждал, когда начальник предложит ему поехать в Магадан.

Уж тогда Аслан найдет минуту заехать на Колымскую, остановится у знакомой калитки. Посигналит. Может, и выглянет в окно милое лицо. Уж тогда он не растеряется. Обязательно познакомится, объяснится ей.

Но время шло. Начальник зоны словно забыл об Аслане. И даже на трассе, в бригаде, не встречал его водитель.

А на Колыму уже пришла весна. Она подголубила крутобокие сугробы. Снег стал рыхлым, вязким, теплым. Он уже не обжигал ладони.

Возьми его в руку — и потечет меж пальцев светлой слезою капель.

Небо, оторвавшись от гор серым брюхом, стало высоким, синим, улыбчивым. Воздух не обжигал дыхание холодом. И деревья, пережившие зиму, уже не клонили головы под ноги, они подняли макушки к солнцу и, словно встав на цыпочки, тянулись к теплу каждой веткой, как тяжело переболевшие дети, — радуются жизни.

Совсем недавно зачастую невозможно было проехать из-за снежных завалов. Сегодня трасса из-под снега показалась. На обочине цветы появились. Мелкие, первые. Совсем робкие, как первые шаги весны. Голубые, белые, желтые.

Скуден венок колымской весны. И все ж каждый день вплетает в ее косы новый цвет жизни.

Аслан теперь лишь до обеда работал в телогрейке, — в кабине тепло, даже душно к вечеру становится. Приходилось работать в одной рубашке, да и то расстегнув верхние пуговицы.

Не только человек тепло почуял. Снега не выдержали. Растеклись, наполнили до краев ручьи, ставшие реками. Они с грохотом и шипеньем вырывались на трассу, неся из ущелий и распадков груды обломков, корни вывернутых деревьев. Они грозили затопить, смыть, стереть с лица земли трассу. Но… Люди оказались хитрее, предусмотрительнее. И, наткнувшись на водосбросы, успокаивались мутные воды, бежали вдоль трассы по руслу, проложенному человеческими руками.