Колыванский муж

- Ну так и я же поставлю на своем: я буду звать вашего Гунтера Никиткой.

- Что-о?!

- Вот этого третьего мальчишку я буду звать Никиткой.

Аврора громко рассмеялась.

- Можешь, можешь... Это будет очень забавно!

А в это время из-за частокола показался барон Андрей Васильевич и ласково заговорил:

- Что это могло так рассмешить нашу милую крошку Аврору?

Аврора показала пальцем на офицера и проговорила:

- Он будет называть своего третьего сына Никиткой!

- И прекрасно! - воскликнул барон. - А ты, Аврора, в самом деле остаешься здесь, с нами, с кузиной и с тантой?

- Да, Onkel, я буду жить с Tante и с Линой.

- И пробудешь все время, пока он возвратится?

- Да, Onkel.

- Милое дитя! А ты сама... Думаешь ли ты когда-нибудь о себе?

- Что думать, Onkel! - это вредно.

- Ты разве до сих пор никого особенно не любишь?

- Ай-ай! к чему вам знать это, Onkel?

- Прости. Я думал, ведь и тебе пора. Года идут.

- О, не беспокойтесь, Onkel! Моя пора любить уже настала, и я с нее собираю плоды.

- Ага! Что же дает тебе эта любовь?

- Удовольствие видеть счастие тех, кого я люблю, Onkel!

- И этого с тебя разве довольно?

- Этого?.. Этого много, Onkel. Это только стоит начать - и потом это никогда не окончишь!

Старик покачал головой и сказал:

- Да, ты найдешь себе роль в жизни, Аврора.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

И она действительно ее нашла.

Со времени описанного происшествия минуло пятнадцать лет. Я заехал в Дрезден навестить поселившееся там дружественное мне русское семейство и однажды неожиданно встретил у них слабенького, но благообразнейшего старичка, которого мне назвали бароном Андреем Васильевичем. Мы друг друга насилу узнали и заговорили про Ревель, где виделись, и про людей, которых видели. Я спросил о Сипачеве.

- Ну да, да, да!.. Как же!.. Он здесь, был здесь... здесь.

Андрей Васильевич говорил так же ласково и мягко или даже еще мягче, и теперь он даже одет был во все самое мякенькое.

- "Был", - а где же он теперь?

- Он умер, но умер здесь. Ведь здесь его семейство, и здесь его похоронили. Перст Божий! Аврора ему поставила очень хороший памятник на большом кладбище. Вы можете видеть. У них реестр. Спросите: "где контр-адмирал Сипачев", - сейчас укажут.

- А он уже был контр-адмирал?

- Как же! Как же!.. Разумеется, чин дали к отставке. Прекрасно сделал кругосветное плавание и прекрасно кончил весь круг своей жизни. Аврора получает пенсию и много пишет сама на фарфоре. "W" и "R" внутри буквы "А" это ее монограмма. Ей очень хорошо платят, но у нее ведь немало детей. Старшая дочь уже помогает Авроре.

- Позвольте, - говорю, - я не все понимаю: сколько помню, имя его жены - Лина.

- Ах, вы еще про ту старину! Лина давно умерла, и мать ее, баронесса, сестра моя, тоже умерла. А когда Лина умирала, она взяла мужа за руку и сказала: "Ты не плачь, я не боюсь умереть, я боюсь только за тебя и детей. А чтобы я не боялась отойти к Богу с покойной душой, дай мне слово непременно жениться на Авроре". И он, чтобы не огорчать кроткую Лину, дал ей это слово. Тогда она позвала Аврору и сказала: "Облегчи мне уход мой отсюда: подай ему руку и сохрани его и моих детей". И Аврора подала ему руку. Все так и сделалось, как просила Лина. Но вы знаете, там... у нас это было нельзя, потому что, когда он еще не был христианином, он был два раза женат, Лина была его третья жена, и хотя один брак его совсем не был браком, но тем не менее ему жениться на Авроре было невозможно. Тогда Аврора сказала: "Пойдем отсюда", и они продали все там, и пришли сюда, и купили все здесь. Их благословил пастор, у них миленький дом, сад, и мастерская, и печь для фарфора. Перевели сюда его пенсию, и после того, когда Аврора стала его женою, у них было три дочери, и все одна другой лучше. Они прожили в счастье одиннадцать лет. Мне стало скучно, и Аврора мне написала: "Onkel, приезжай и ты", и я у них жил и живу. Теперь я и совсем остался здесь, при них, потому что один я только мужчина. Надо всегда быть готовым в помощь друг другу, и перст Божий мне так указал.

- А где же его сыновья? Ведь им, я думаю, надо отбывать воинскую повинность в России?

Барон покривился и сказал:

- Нет, им, я думаю, это не надо. Они ведь совсем... Все ихнее теперь здесь... И мать - эта Tante Aurora. Она ведь их воспитала и очень их любит, и они ее любят, а Аврора Россию не любит.

- Да за что она ее так - не любит? Адмирал пожал недоуменно плечами и молвил:

- Наверно не знаю, но думаю так, что... Аврора ведь очень определенная... и она боится всего неопределенного. Мать... и детей любит, а там выходит все... что-то неопределенное.

Иван Никитич погребен в Дрездене не на русском кладбище; он, как бычок, окончательно отмахнул головою и от Москвы, и от Калуги, и кончил свой курс немцем.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые - "Книжки Недели", 1888, Л 12.