— Давайте любезно попросим молодую супругу побыть сегодня приветливой хозяйкой…
Маша наделила всех шампанским, и старший Великий князь поднял тост:
— Ну-с! За возрастание славы и мощи Российской Империи!
Зазвенели тонкими стенками бокалы, и тут император довольно хмуро сказал:
— Как они нас перед Третьей Польской чуть не мордами по столу возили, куражились, мерзавцы. Секретарь ведь предупреждал, что и перед этой свадьбой приглашение буквально затребовали. И, вишь, в каком настроении явились — не иначе как покичиться перед русским двором. А тут его, — император усмехнулся, — одна дама без танца оставила, — ручка Серафимы так впилась с моё запястье, я чуть бокал с шампанским не уронил, — вторая — вовсе макакой индийской навеличила… — Сонечка Гуриели нервно хихикнула. — Наслышаны, — подтвердил император. — А и пусть не зарывается.
— И теперь, Илья Алексеевич, — снова взял слово Кирилл Фёдорович, обращаясь уже напрямую ко мне, — мы ожидаем, что наглому раджонку будет преподан достойный урок.
— Ну-с, дамы и господа мы вас не задерживаем, кроме, — государь нашёл взглядом меня, — вас, Илья.
— Слушаюсь!
— Да не тянись, куда теперь-то? И про указ мой, что, позабыл?
— Слушаюсь! — пришлось сильно убавить голос. Оно, указ-то, никто не отменял! А я уж на нерве и забыл про него.
Вся компания, собранная в приватной комнате, потянулась на выход. Сима отчаянно сверкала глазами, но Соня подхватила её под руку и со словами:
— Пойдём, они поговорят, и Илья тебя сам найдёт. Ну не съест же государь Коршуна, ты чего? — вытащила Серафиму за дверь.
НА ТРОИХ
Император переглянулся с братом.
— Беспокоится за тебя, — одобрительно улыбнулся Андрей Фёдорович. — Любит. Эх, молодость!
— Да ладно тебе, царственный брат, императрица вон тоже… — Кирилл Федорович осёкся.
— Об этом не сейчас.
— Слушаюсь!
— Да что ж вы все сегодня тянетесь-то? — государь поморщился. Потом встал и подошёл к окну. — Первое: как ты собираешься победить? Второе: чем мы можем тебе в этом помочь? Третье: главный вопрос в том, как сделать так, чтобы победа твоя была абсолютно бесспорной? Есть у тебя мысли по этим вопросам, или вечное «авось»?
Я несколько секунд помолчал, с мыслёй собираясь. Тут ведь даже не перед атаманом ответ держать. Тут, брат…
— Есть пара идей, надёжа-государь! — чего-то меня на старинный лад прибило.
— Ну-ну, — с интересом протянул император, — расскажи-поделись.
Блин горелый, вот попал! С трудом проглотил комок в горле и продолжил.
— Я, когда на контракте в Монголии был, выучился у местных горловому пению. Ускоряет технику сильно. Оне там на механических лошадках, ну и поют. И если на средний шагоход приделать что-то типа кармана…
— Как на твоём «Локусте»? — заинтересовался Кирилл Фёдорович.
— «Саранче», — автоматически поправил я и мысленно ужаснулся. Пришлось судорожно объяснять: — Там от «Локуста» остались лишь ноги, да кабина, и то частично. И двигатель, и привода, и оружие — уже наши, российские. Что-то от ковровцев, что-то от владимирцев…
— Творчески переработал англов, получается? — император улыбнулся.
— Да там же не только я! Над «Саранчой» сейчас… — я поправился: — Не совсем сейчас, а как учебный год у студиозусов начнётся, целый кружок маготехников в университете изгаляется. Ну а двигатель я вообще давно поменял. Наши-то сильно лучше.
— Мы отвлеклись от основной темы, — напомнил Великий князь.
— Да-да, конечно! Так вот. Значит, ежели сделать карман, или убрать хотя бы одно бронестекло…
— А зачем? — государя, кажется, сильно заинтересовало.
— Так это ж монголы! У них пение-то на их механических лошадок заточено. А там сидишь сверху… Вот и выходит, что надо снаружи находиться или хотя бы большую дыру иметь. Я ведь, пока второго пилота не подобрал, без бронестёкол на шагоходе-то бегал.
— И на сколько твоё пение ускоряет машину? — с недоверчивой усмешкой уточнил император.
— Как сказать… На пятую часть примерно, Ваше Императорское Величество. Может, оно и похлеще можно было бы — да ить не очень я способный монгольский певец. Разве что рявкнуть, чтоб у комарей носики поотваливались…
— То есть, ты хочешь сказать, — Великий князь недоверчиво вытянулся лицом, — что ежли тебя верхом на ТПГ «Змей» посадить с твоим пением, то «Змей» не семьдесят, а все девяносто километров в час выдавать будет?
Я зябко пожал плечами. А ну как не выйдет со «Змеем»?
— Должон бы выдать, Ваш высочство. Ток ведь гусеничный он, а у «Саранчи», равно как и у монгольских механических лошадок — ноги. Мы ведь как на соревнованиях-то «Алёшу» обскакали? Сначала фон Ярроу, это мой пилот, без меня выступал — и продул Ставру Черниговскому, которого генерал-губернатор Витгенштейн супротив нас выставил. А когда я в дополнительном испытании в карман залез да петь начал, «Алёша Попович», который Ставру Годинычу выдали, даже поворачиваться за нами не успевал, — я помолчал и для очистки совести прибавил: — Хотя, думаю, будь он на своём «Пересвете», выцелил бы нас всё равно, как пить дать.
— А почему ты решил, что этот твой Ставр на «Пересвете» служит?