Ком крэка размером с «Ритц»

Когда Дэнни демобилизовался после «Бури в пустыне», он вернулся в Харлесден на северо-западе Лондона. Не то чтобы ему так нравился район – кому вообще он может нравиться? – но все его друзья были здесь, все те, с кем вместе он рос. И здесь же был его дядя, Даркус, – после смерти Хетти заботиться о нем было некому.

Денни не хотелось думать, что он несет ответственность за Даркуса. Он даже не знал, приходится ли старик ему просто дядей, а не двоюродным или даже троюродным. Хетти никогда не придавала особого значения формальным семейным связям и не заморачивалась на тему родственных отношений детей и взрослых. Ее больше волновали практические вопросы: кто кого кормит, кто с кем спит, кто кому не дает прогуливать школу. Может быть, Даркус приходился Дэнни родным отцом – а может, и вовсе чужим человеком.

Мать Дэнни – Корал, о которой он, по сути, ничего не знал, нарекла его другим именем – Банту. Дэнни был Банту, а его младший брат звался Тембе. Корал сказала тете Хетти, что их отец родом из Африки, отсюда и имена, однако сам он никогда в это не верил.

– Толку-то от имен, а? – сказал свеженареченный Дэнни брату, когда они сидели на скамейке у харлесденской станции метро, попивая молочный коктейль и наблюдая за бомжами, клянчащими мелочь на бухло. – Кретинские имена нам дали, если уж на то пошло. Банту! Тембе! Мать думала, что они все такие клевые и африканские, да только хрена лысого она знала. Банту – это, твою мать, племя, а Тембе – ваше жанр музыки.

– Мне по фигу, – ответил Тембе. – Мне мое имя нравится. Я теперь поднялся… – он выпятил грудь, пытаясь заполнить ветровку, – и всем скажу, чтобы звали меня Тембе – так хоть кликуху тупую не навесят или еще чего.

Тембе было девятнадцать – высокий, тощий пацан с желтовато-черной кожей и плоскими чертами лица. Денни презрительно цыкнул:

– Ты сраный торчок, Тембе, хорош втирать. Тебе повезло, что я вернулся, займусь тобой теперь.

Два брата сидели на скамейке, передавая друг другу молочный коктейль. Дэнни было двадцать пять, и Тембе вынужден был признать – выглядел он отлично. Крутой – без вопросов, с этим никто бы не стал спорить. Он всегда был крутым – и к тому же, кто бы на него ни наехал, всегда давал отпор.

Когда Тембе учился в школе, он воспринимал старшего брата чуть ли не как героя. Тот был крутым, но при этом и учился хорошо. Проблема состояла в том, что он не хотел на этом зацикливаться – или, как говорили учителя, «не хотел найти приложения для своих способностей». «Чё толку-то? – говорил он. – Ну, закончил ты эту сраную школу, и чё дальше? Как хренов послушный ниггер, переться в Центр трудоустройства? Знаешь этот прикол: «Чё сказать черному, у которого есть работа? – Дайте биг-мак и картошку…» Короче, я этой дурью маяться не собираюсь. Не забывай, как сказал Мутабарука: если останешься в стране белых надолго, ничё хорошего не выйдет. Сто пудов правда».

И Банту (так его звали тогда) как-то ухитрился собраться и улетел на Ямайку. Он утверждал, что это и была «родина», хотя и сам наверняка не знал почему, – к корням тетя Хетти относилась столь же безразлично, как и к узам родства. Однако он уговорил Стэна, державшего ямайскую забегаловку в Мэнор-Парк-роуд, чтобы его двоюродный брат пристроил его на работу в Кингстоне. В плане исторических корней все это было сомнительно, но в плане карьеры для Банту это был значительный шаг вперед.

В Кингстоне оказалось, что брат Стэна умер, или пропал без вести, или вообще никогда не существовал. Банту успел услышать все возможные версии, прежде чем перестал искать. В следующие полгода он перестал быть «Банту» и стал «Лондоном», поскольку – во всяком случае, для ямайцев – именно оттуда он был родом. И примерно в это же время он нашел постоянную работу – на человека по прозвищу Сканк, который покупал порошок с лодок и готовил из него крэк для продажи на улицах Тренчтауна.

Сканк регулярно читал Лондону лекции: «Возьми человека с улицы – он весь жесткий. Нет у него гиб-ко-сти, а значит, и расти ему не-ку-да. А возьми молодежь – они могут учиться, могут ценить, что им говоришь… Слышишь меня, пацан?» Лондон же считал, что большая часть речей Сканка была брехней. Но брехней не были M16 в масле, спрятанные под половицами его дома, и уж точно не был брехней маленький злобный «глок», который дрэдоголовый носил в плечевой кобуре.

Лондон был хорошим работником. Кое-где срезал углы, но в общем и целом следовал указаниям босса дословно. А в одном вопросе он действительно проявил себя как серьезный молодой человек: никогда не прикасался к продукту. Косячок-другой для расслабона – не вопрос. Но никаких камней, никакой дури, никакого крэка – и даже никакого порошка.