Очнувшись, увидела опрокинутый мир: поваленные сосны и ели, горизонтальные заснеженные оградки. Не сразу дошло, что это она лежит на боку, в сугробе среди чужих надгробий. Вот и все, подумала Кома покаянно и почти бездыханно, понимая, что действительно – все. Мороз отпустил, совсем разжал свои когти. На слезе, как на карусели, закружились две крупные, рождественского помола звезды. И зазвучал, словно из-под земли, распеваемый дребезжащими голосами псалом.
Матронушка, догадалась Кома.
Псалом зазвучал громче, словно ее услышали.
– Затупись за меня, святая! – попросила Кома беззвучно.
– А ты за пятку хватайся, – весело отвечала Матронушка. – За пяточку мою ухватись – тут тебе и спасение!
Кома полезла в сугроб за пяточкой, стала царапать мерзлую землю, потом услышала звонкий смех.
– Не там ищешь, Пифка, нету меня в земле! На небеси поищи, старая!
Кома со стоном опрокинулась на спину, к небесам. Над ней склонились женщины в черном, о чем-то беззвучно шевелили губами.
– Простите меня, девчонки, – прохрипела Кома, захлебываясь кровью. – Виновата я…
Бог простит, ответили губы.
И тут в вышине, над суровыми тетками в черном и вершинами елей, в осиянной лунным светом звездной заводи заплакал младенец.
Иду-иду, обрадовалась Кома.
И полетела его кормить.
Прости и ты меня, крестная. Прости за все и за всех. Извини, что так долго держался за твою пяточку, больше не буду. Лети к своему Алешке. И маме Гале, если увидишь, низкий поклон. И Майке, и Тамаре, и всем-всем-всем.
Всем нашим мамам.