— Она не поцарапана. — Было видно, что продсавец слегка обиделся. — Я не торгую царапанными пластинками.
— Да, но…
— Вы слышали, чтобы игла скакала?
— Нет, но… она вроде как повторяется. В смысле, слова. Там же должно быть больше слов, верно?
— Послушайте, — сказал продавец, — эту пластинку крутят не ради слов. Это же Литтл Ричард, а не Леонард Коэн. Если вам не нравятся слова, подберите себе другую пластинку.
— Тоже верно, — согласился я.
— А вот мне, — добавил он, когда я снова повернулся к стеллажам, — эти слова очень даже нравятся.
Я возобновил свои поиски. И на этот раз я с удивлением понял, что, хотя пластинки и расставлены вроде бы по алфавиту, ничего подобного в действительности нет. Под буквой «А» я нашел исполнителей, чьи фамилии начинались на «Г». Под «Б» стоял сплошной Шуберт. Под «В» не было вообще никого.
— Послушайте, — окликнул я продавца, — я что-то не понимаю вашей здешней системы.
— Зато я понимаю, — буркнул продавец. — А что вы ищете?
Я на секунду задумался.
— «Бич Бойз».
— Посмотрите на «П».
— «П»?
— Или на «С».
— …Почему?
— «Пет Саундз».
«Пет Саундз» — самое то. Этот альбом был связан с моим детством даже больше, чем Литтл Ричард. Он пришел уже после того, как я научился говорить, когда я мог уже самостоятельно выбрать пластинку, а потом залезть на стул, чтобы дотянуться до проигрывателя и опустить адаптер без чьей бы то ни было помощи. И во весь голос подпевать.
Пока что все вроде в порядке, сказал я себе. Пока что все…
Прибздел? Жидко?
— Не нравится? — спросил меня продавец, увидев, что я направился к выходу. — Зря только время на таких тратишь, — прозвучало мне в спину вместе с треньканьем дверного колокольчика.
Я был в полном недоумении, почему эти с детства знакомые песни буквально выскальзывают из рук. И я пребывал в этом недоумении, пока не зашел в книжную лавку, удобно располагавшуюся прямо через улицу.
В книжной лавке все было еще хуже. Я набрал на стеллажах целую пачку книг, положил их перед продавщицей и сказал, постучав пальцем по верхней:
— Один из величайших романов в мировой литературе.
Продавщица взглянула поверх очков на книгу и одобрительно кивнула:
— Великолепный роман. Истинная классика. Я три раза его прочитала.
— Три раза? Да неужели? И сколько же времени вам на это потребовалось?
Ну… — слегка растерялась продавщица, — я точно не знаю. Первый раз я прочитала его в выходные, а потом… Пожалуй, неделя или около того.
— Неделя? А я вот только что прочитал эту штуку меньше чем за минуту.
— …За минуту?
— Вам интересно, как такое может быть?
— Э-э-э… — промямлила продавщица, нервно оглядываясь по сторонам. — …Пожалуй, что да.
— А вот как. — Я начал быстро перелистывать страницы. — Просто эта книга состоит из единственной фразы «Зовите меня Измаил», [1]напечатанной несколько сотен тысяч раз. А теперь скажите мне, пожалуйста, вы действительно считаете это великой литературой?
— Я…
— А как насчет этого? — Я показал ей вторую книгу из пачки. — Еще один великий роман, который можно прочитать секунды за три или меньше. «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время». [2]Хотите знать, что там происходит дальше?
— Я…
— А ничего там больше не происходит. Но это еще ладно, а вот посмотрим «Над пропастью во ржи». — Я откашлялся и произнес с выражением: — «„Чистая липа“, — сказал Холден Колфилд». Конец.
— Сэр, — начала девушка.
— Подождите, я не дошел еще до Остин.
«Все знают, что молодому человеку, подыскивающему себе женщину, нужны вещи, нужные женщине, которой нужно, чтобы все о них знали». [3]— Я захлопнул книгу. — И дальше все в таком же роде на протяжении трех с чем-то сотен страниц. Тут поневоле задумаешься: и зачем эту книгу изучают в школе? Вы со мной согласны?
— Сэр, — гордо выпрямилась девушка, — я попросила бы вас удалиться.