Кома

Через час примерно то же самое у Николая спросила медсестра Валя, дрогнув голосом. Наверное, он действительно выглядел не очень. Это было нехорошо, – во-первых потому, что у всех больных свои проблемы, и они хотят видеть здоровым хотя бы собственного врача, а во-вторых, сегодня ему ещё нужно было пользоваться собственным лицом как следует. Поэтому он начал улыбаться.

Нового больного Свердлова ему не дала, и Николай за это мысленно её поблагодарил. В студенческий «большой перерыв», он, вырвавшись, позвонил Соне с лестничного автомата на свежеполученный от неё номер её сотового телефона. Ещё позже, к двум часам дня, он закончил «первый круг» по больным, сверился по одному из запланированных изменений в назначениях со стоящим в доцентском кабинете громадным справочником, и пошёл к столовой даже не одевая куртку. Пули в спину из какого-нибудь окна, закрытого переплетением голых тополиных веток Николай почему-то уже не боялся. Ему показалось, что это случится не сегодня, и во всяком случае не сейчас, не в середине дня. Привлёкшего его внимание объявления на «пятаке» уже не было, – то ли содрали, то ли слетело само. Он снова подумал о книге, пролистанной и бережно уложенной им в шкафчик, – если уж не ему самому, то просто на память тому, кто может её найти. Сама по себе книга не значила ничего – просто памятное издание, каких было много во времена дружбы между социалистическими странами. Интересно, как это пришло в голову Артёму, который явно не провёл в их больнице столько времени, сколько он. Да и вообще не мог знать о происходящем почти ничего за пределами того, что могла рассказывать ему Даша. И всё-таки он как-то вытащил хотя бы самый наружный хвост цепочки, – даже если такая цепочка не одна.

Этот парень был, несомненно, гораздо умнее его. Он был завязан в произошедшее гораздо меньше, и почему он пытается что-то сделать, наверняка должны были по-человечески понять даже те самые люди, которые убрали Дашу. И всё же убили и его. Может быть именно из-за того, что он колуннул проблему чуть глубже того, чем должен был, ограничься он просто поисками хотя бы тела своей девушки. Это тоже знак. И всё-таки странно, что Артёма убили первым. Замешанная на крови и костях игра пошла совсем всерьёз, и то, кто будет следующим, можно было теперь предугадать без большого напряжения извилин мозга. Вероятно, завтра, -потому что если его уберут сегодня, то это послужит последней каплей для многих. Отделение закроют, каким бы он для него не был бесполезным как врач, – просто по совокупности. Делом займётся милиция, а то и сразу ФСБ -в городе достаточно людей, обязанных врачам отделения жизнью своих близких, и у многих давно работающих докторов найдётся список потенциально полезных телефонных номеров, который можно использовать. Кто знает, что ФСБ или «уголовка» смогут найти, если начнут копать как следует, – по крайней мере до того момента, когда почуют источник того же явственного и густого трупного запаха, который отравляет воздух для него. Если им всем повезёт – организаторов всего этого найдут и может быть даже уничтожат.

Вопреки тому, что ему сказал младший Яков Рабинович, Николай осознал, что такой, по его конечному счету, исход всё же может служить каким-то утешением. Или хотя бы приправой к гордости. Он надеялся, что то, что он делает, зачтётся ему на раздаче венков даже в случае, если у него не выйдет ничего. Поэтому он продолжил работать с больными, и работал так до самого вечера, до того момента, когда с отделения, не глядя подписав все бумаги, ушла доцент Свердлова. У Николая было ощущение, что она многое видит и понимает. Кое в чём – возможно гораздо больше его. Но всё, что идёт уже дальше, – это было только на нём. Старшие врачи в атаки в полный рост не ходят, – по крайней мере до тех пор, пока остаётся ещё хоть кто-то, способный заполнить брешь в цепи.

Он спустился на этаж, занятый клиникой и кафедрой нервных болезней. Поздоровался с Ринатом, уже спешащим то ли домой, то ли на какую-то из своих вечерних халтур. Улыбпулся женщине-ординатору, которую запомнил по разговору вечером и утром после его ночёвки на этом отделении сколько-то дней назад. Потом обошёл больных, сказав им, чтобы никуда не уходили, и начал работать в обычном, устоявшемся уже ритме.

Закончив массаж сначала у клиента-женщины, а потом у бессловесного мужичка, Николай, отдохнув положенные 15 минут, зашёл за «шифоньером», то есть больным Дмитрием Ивановичем Петровым в его палату.

– Иду!

Тот выключил передающий что-то спортивное телевизор-«кубик» и схватил с кроватной спинки полотенце. Николай, в голове которого шумело от страха и ожидания, уже верпулся в кабинет и запирал приоткрытую форточку, когда Петров зашёл за ним, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Как жизнь? – оптимистичным тоном спросил он, оборачиваясь к готовящемуся к массажу врачу и начиная расстёгивать «молнию» тренировочной куртки.

– Благодаря Ви много, горе-дому… Как си?^

«Шифоньер» помолчал, и ответил только секунд через тридцать, растягивая слова:

– Довре… Как догадался?

– «Голям»^.