Кома

Что находится в сейфе, Николай прекрасно знал – никакой особой тайны в этом не было. Дорогие и сильнодействующие препараты из группы «А», просто редкие лекарства, которых всегда не хватает. Некоторые бумаги отделения, вроде запечатанных канцелярских конвертов со слепыми схемами ведущихся на кафедре и отделении четырёх или пяти диссертационных работ. Общая металлическая коробка с витаминами, в которую многие любили залезть после обеда. Какое-то мелкое барахло, вроде ремонтного комплекта к давно распотрошенной безигольной диабетической тест-системе. В том, что там именно сегодня ночью могут оказаться наркотики или скрываемый от «Де Бирса» рекордный якутский алмаз, Николай очень сильно сомневался, а тыкать ключом в чужой сейф и потом нагло лезть в драку на незнакомого человека ради пары коробок того швейцарского препарата который «6 часов половой свободы»… Это было просто странно. Спросить что-нибудь умное у Ольги Андреевны, попросить у неё настоящий ключ и порыться в сейфе самому в поисках чего-нибудь неожиданно интересного? И что ей сказать?

Как следует подумав, он решил молчать в тряпочку и ничего не предпринимать: если конечно, этот тип не ворвётся сейчас в ординаторскую второй раз, размахивая катаной и издавая пугающие слабонервных медсестёр выкрики. Никаких доказательств, кроме всё равно ни к чему в округе не подходящего ключа у него не имелось, а подкреплённый разве что испачканным халатом рассказ о героической победе над ночным грабителем будет логично воспринят Ольгой Андреевной неверно. Как попытка намекнуть на то, что сегодня стоит ночевать по крайней мере в одной комнате. Это если больные не начнут поступать один за другим. Подобный намёк, какие бы чистые мысли его на самом деле не вызвали, грозил испортить ровные отношения, вызвать чтение нотации о профессиональной этике, и в конечном итоге – риск навсегда, пока не выгонят, ославиться на отделении как дешёвка. «Кстати о птичках», – подумал уже полностью согласившийся с собой Николай, – «А почему это я решил, что ключ от сейфа?».

Склонив голову на бок для удобства, он с минуту поразмышлял о том, какие помещения и кабинеты на отделении запираются по крайней мере на ночь. Рентгенкабинет? Кабинет функциональной диагностики? Просто процедурная, когда медсестра выходит из неё по палатам? Полезные размышления были прерваны стуком в дверь: из приёмного привезли очередного больного, – на этот раз на каталке. Ольги Андреевны так и не было нигде видно, и поскольку номера палаты на этот раз заранее не указали, то он приказал переложить больного (точнее, больную) на свободную и уже второй день как застеленную чистым бельём койку в коридоре.

Отпустив прикативших каталку санитарок, Николай притащил из ординаторской стул и присел у постели шумно, со свистом дышащей, глядя в потолок, старой женщины. Судя по заполненным графам «истории» ей было 74, а судя по лицу и дыханию ей было здорово худо. На вопросы больная реагировала плохо, – заторможено и с невнятными, не всегда понятными ответами. Поэтому он сконцентрировался на «ушах», как сколько он себя помнил, на общепринятом жаргоне студентов-медиков называли фонендоскоп. Ольга Андреевна появилась минуты через три, похлопав вслушивающегося в хрипы Николая по плечу.

– Пневмония, – согласилась она, послушав сама. – Возраст какой? -74.

– Понятно. Ногти видишь?

Ногти у больной были уже синеватые – освещение теперь на отделении было в порядке, и разглядеть это было нетрудно.

– Поднимай реаниматологов. А то…

Она не закончила фразу, то ли не найдя подходящего латинского термина, то ли просто не сочтя это нужным, но всё было понятно и без этого. До утра больная могла не дожить.

В реаниматологии Николай надеялся встретить доктора, ведшую у его группы соответствующий курс год назад, но не повезло – дежурил другой врач, который даже не стал особо выслушивать причины его прихода.

– Мы зашиваемся, понял? – просто заорал он ему в лицо. – Хочешь помочь, а? Ни одной свободной койки, сёстры с ног валятся, а у вас там что -второй новый больной за ночь? Или третий? И сразу в реанимацию?

– Вторая, – подтвердил Николай, несколько пристыженный напором резко пахнущего потом и смертельной усталостью врача. – Но тяжёлая.

– Когда привезли?

– Минут двадцать тому назад.

Одетый в тёмно-зелёное – от тряпичного колпака до продетых в растоптанные сандалии носков, врач, коротко зашипев, просто развернулся и ушёл. Постояв, Николай понял, что давить в подобной ситуации – не с его статусом, и тоже пошёл назад, к себе. Ольга Андреевна восприняла сообщение достаточно спокойно, и вдвоём они тащили задыхающуюся женщину почти до утра. К этому моменту её дыхание можно было услышать уже из дальнего конца коридора, и пришедший сам, без напоминаний, посмотреть на неё врач-реаниматолог больную всё-таки забрал.

– Двое за ночь умерло, – сказал он мёртвым тоном, негромко – чтобы не услышала сама больная, когда они с Николаем везли её на постукивающей и пощёлкивающей колёсиками каталке. – Двое. Продерут нас в понедельник по самые уши… Эх, дождёмся мы прокурора…