Кома

Сьюзен только было открыла рот, чтобы возразить Берману, приведя в пример своих подружек, как насторожилась, услышав его последние слова о своей женственности. С одной стороны, ей так и хотелось сказать: "Да что вы говорите!", с другой – она подумала, что Берман может быть вполне искренним в желании сделать ей комплимент. Берман тоже ждал, как Сьюзен отреагирует.

– Если бы я мог выбирать за вас, то решил бы, что вам больше подойдет профессия балерины, – продолжил он.

Сказанное было так созвучно собственным фантазиям Сьюзен, так близко ее "второму я", что теперь она однозначно восприняла его слова как комплимент.

– Спасибо, мистер Берман, – искренне сказала Сьюзен.

– Пожалуйста, зовите меня Шон.

– Спасибо, Шон, – повторила Сьюзен. Она сложила разобранные принадлежности для внутривенного переливания на лоток и перевела взгляд на закопченное окно. Она не видела ни жирной грязи, ни мрачной кирпичной кладки, ни низких туч и безжизненных деревьев за окном. Затем снова взглянула на Бермана.

– Вы знаете, мне даже трудно выразить словами, как мне приятен ваш комплимент. Может, это прозвучит странно, но за последний год я совсем не чувствовала себя женщиной. И ваши слова прозвучали так успокаивающе. Нельзя сказать, чтобы я зацикливалась на этой мысли, но я начала думать о себе как о... – Сьюзен запнулась, подыскивая нужное слово, – ... как о бесполом, вернее, среднеполом существе. Это произошло постепенно, незаметно, и мне кажется, что я могла понять это, только когда встречалась со своими бывшими одноклассницами, особенно, с моей бывшей соседкой по комнате.

Сьюзен внезапно замолчала, не закончив мысли, и выпрямилась. Она была смущена собственной необычной откровенностью.

– Господи, что я болтаю? Иногда я сама не понимаю себя, – она усмехнулась над собой. – Я не умею работать как врач, я даже не выгляжу как врач, думаю, что последняя вещь, о которой вам хотелось бы послушать, так это мои проблемы с профессиональным несоответствием.

Берман глядел на Сьюзен, широко улыбаясь. Ему явно пришлось по вкусу вступление. Сьюзен продолжила:

– Считается, что рассказывать должен пациент, а не врач. Почему бы вам не рассказать, чем вы занимаетесь, а я помолчу.

– Я архитектор, – ответил Берман. – Один из миллиона таких же, подвизающихся на подмостках Кембриджа. Но это совсем другая история. А мне хотелось бы вернуться к вашей. Вы и представить себе не можете, как меня утешает простая человеческая беседа в этом местечке. – Его глаза обежали палату. – Я и не думал, что мне придется оперироваться, пусть даже несерьезно, но это ожидание заставляет меня буквально лезть на стену. К тому же здесь все просто бесчувственные чертовы куклы. – Он снова взглянул на Сьюзен. – Ну продолжайте, вы начали говорить о своей соседке, что дальше?

– Вы настаиваете? – спросила Сьюзен, прищурив глаза.

– Конечно.

– Но это не так уж и важно. Она была очень элегантная. Она поступила в юридическую школу, там смогла следить за собой и оставаться настоящей женщиной, одновременно развиваясь интеллектуально, как она и хотела.

– Я, конечно, не знаю, как там у вас с интеллектуальным развитием, но, несомненно, вы настоящая женщина. Трудно и выдумать большую противоположность существу неопределенного пола, чем вы.

Сначала Сьюзен чуть не поддалась искушению атаковать доводы Бермана с той точки зрения, что выглядеть женственно и быть настоящей женщиной – совсем не одно и то же. Но она спохватилась, что сейчас, перед операцией, дебаты не были полезны Берману, и не стала возражать.

– Я не могу изменить то, что ощущаю, – продолжила она, – и определение "среднеполый" точнее всего описывает мои чувства. Сначала я думала, что медицина хороша, как профессия, по многим причинам, в том числе и потому, что обеспечивает определенное социальное положение, безопасность, которую иначе пришлось бы достичь, например, замужеством. Ну да, – сделала утвердительный жест Сьюзен, – она дает социальную обеспеченность. Хотя я начинаю чувствовать себя лишенной обычной общественной жизни.

– И я должен быть благодарен за это случаю. Если вы, конечно, считаете архитекторов хорошим обществом. Хотя это отнюдь не всегда так, уверяю вас. В любом случае... – Берман почесал в затылке, – я чувствую, что не способен поддерживать приличную беседу в этой унизительной распашонке, в обезличивающей обстановке, но мне бы очень хотелось продолжить этот разговор. Я уверен, что к вам часто пристают, и мне не хотелось бы умножать число ваших проблем, но, может быть, мы смогли бы как-нибудь встретиться и выпить по чашечке кофе, потом, когда мне вылечат это дурацкое колено, – он приподнял свое правое колено. – Я повредил его много лет назад, когда играл в футбол. Это с тех пор моя, так сказать, ахиллесова пята.

– И вы оперируетесь сегодня по этому поводу? – спросила Сьюзен, думая, как бы ответить на предложение Бермана. Она знала, что с профессиональной точки зрения так не делается. Но, с другой стороны, Берман был ей симпатичен.

– Ну да, что-то вроде менискэктомии, – ответил Берман.