Кома

Берман остался сидеть с открытым ртом, полным незаданных вопросов. Отдыхать! Дурацкая мысль. Вплоть до появления Сьюзен в это утро, Берман пребывал в страшном напряжении; покрытый холодным потом, провожая тоскливым взглядом каждую минуту на часах, отделяющую его от операции, и одновременно желая, чтоб все это быстрее кончилось. Несколько раз он чувствовал, что просто изнемогает, и подумал о том, насколько его страхи соответствуют тяжести предстоящей операции. В глубине души он не верил, что операция будет серьезной. Он боялся, что будет испытывать боль, что его нога не будет работать лучше, как с гарантией в девяносто восемь процентов пообещал ему лечащий врач, беспокоился, что ему придется несколько недель ходить с гипсом. Процедура обезболивания его не пугала, наоборот, скорее он опасался, что им не удастся его усыпить. Он сам не захотел делать операцию под местной анестезией, он не хотел еще и заморозки.

Мысли о возможных осложнениях и даже смерти его не посещали. Он был слишком молод и здоров для этого. Если бы не так, он бы дважды подумал, стоит ли оперироваться. Это был один из недостатков Бермана – не видеть леса за деревьями. Однажды он спроектировал здание. Получился потрясающий проект, который был, однако, отвергнут местным муниципалитетом из-за того, что здание совершенно не вписывалось в окружение. К счастью, Берман не знал о Нэнси Гринли, неподвижно лежащей в БИТе.

Сьюзен Уилер явилась Берману, как путеводная звезда в ночи. При его крайней нервозности ее приход помог ему скоротать время и занять его ум. Более того, впервые в это утро Берман оказался способен подумать о чем-нибудь кроме коленки и ножа. Все его внимание было поглощено беседой со Сьюзен и ее исповедью. То ли красота девушки, то ли ее ум, то ли определенная уязвимость положения Бермана заставила его с восхищением думать о ней, что сделало его путешествие на лифте вниз в оперблок гораздо приятнее. Наверно, и укол мисс Стернз сделал свое дело, так как голова Бермана стала легкой и пустой, а мысли стали рваться.

– Думаю, что вы возили целые толпы народа на операции, – сказал санитару Берман, лежа на спине с руками, закинутыми за голову, когда лифт подъезжал ко второму этажу.

– Угу, – безразлично пробубнил санитар, разглядывая свои ногти.

– А вам когда-нибудь делали здесь операцию? – продолжил Берман, наслаждаясь спокойствием и отрешенностью, разливающейся по телу.

– Не-а, никогда, – ответил санитар, вскидывая глаза на индикатор этажей, так как лифт мягко остановился.

– А почему?

– Слишком много видел, наверно, – ответил санитар и вытолкнул каталку с Берманом в холл.

К тому времени, как каталку поставили в зоне оперблока, предназначенной для ожидающих операции больных, Берман был уже в состоянии счастливого опьянения. Инъекция, которую ему назначил анестезиолог доктор Норман Гудмен, содержала кубик инновара – относительно новой комбинации сильнодействующих препаратов. Берман попытался заговорить с женщиной на соседней каталке, но язык ему не повиновался, и он засмеялся над своей беспомощностью. Затем он хотел схватить за халат проходящую мимо медсестру, но промахнулся и снова засмеялся. Время больше не заботило его, и мозг уже не фиксировал происходящее.

А в операционной в это время дела шли своим чередом. Пенни О'Рили уже переоделась, обработала руки и принесла дымящийся лоток с инструментами на операционный столик. Мери Абруцци уже внесла и прикрепила дыхательный шланг в операционной.

– Сейчас еще один, доктор Гудмен, – сказала Мери, с помощью ножной педали подгоняя высоту операционного стола под высоту каталки.

– Вы совершенно правы, – жизнерадостно ответил доктор Гудмен.

Он дал раствору из капельницы стечь на пол, чтобы выдавить пузырьки воздуха:

– Я думаю, мы управимся быстро. Доктор Спаллек – один из самых опытных хирургов, которых я знаю, а пациент – молодой, здоровый мужчина. Держу пари, мы выйдем отсюда уже к часу.

Доктор Норман Гудмен работал в Мемориале уже восемь лет и одновременно преподавал в медицинской школе. У него была лаборатория на пятом этаже корпуса Хилтен, где он держал множество обезьян. В область его научных интересов входило развитие новой концепции анестезии путем воздействия на отдельные участки головного мозга. Он чувствовал, что наркотики должны обладать таким избирательным действием, чтобы действовать на ретикулярную формацию, выполняющую в мозге роль фильтра всех сигналов, идущих к его коре. Этим способом можно снизить, наверно, количество наркотика и его негативные эффекты.

Всего несколько недель назад он и его лабораторный ассистент доктор Кларк Нельсон натолкнулись на одно производное бутирофенона, которое избирательно снизило электрическую активность ретикулярной формации у одной обезьяны. Только величайшая самодисциплина позволила ему не воспарить на небеса, учитывая, что Результаты получены только на одном животном. Когда они стали повторять эксперименты, то нашли, что у восьми обезьян наблюдалось то же самое.