Кома

Беллоуз направился к каталке и встал слева от больного, поставив лоток. Сьюзен осторожно последовала за ним, наблюдая за выражением лиц оставшихся. Чернокожий врач выпрямился, его темные глаза проводили спину удаляющегося в гневе доктора Спаллека. Сьюзен заметила, что вид у этого врача был очень импозантный. На нагрудной карточке значилось: доктор Роберт Гаррис. Он был высок, под метр девяносто. Его гладкая коричневая кожа блестела, а на лице удивительным образом сочетались выражение культурности и сдерживаемая ярость. Все его движения были как-то неестественно спокойны. Проводив взглядом доктора Спаллека, его глаза скользнули по лицу Сьюзен и снова вернулись к респиратору возле кровати. Если он и заметил Сьюзен, то никак этого не выдал.

– Что вы использовали для премедикации, Норман? – спросил Гаррис. В его речи прозвучал окультуренный техасский акцент, если такое сочетание возможно.

– Инновар, – ответил Гудмен высоким ломающимся голосом.

Сьюзен придвинулась к кровати поближе и стала на место Спаллека. Она внимательно изучала стоявшего рядом с ней страдальческий сморщенного доктора Гудмена. Он был бледен, а его волосы матово блестели от испарины, выступившей на лбу. У него был выступающий нос, который Сьюзен видела точно в профиль. Глубоко посаженные немигающие глаза были прикованы к больному.

Глаза Сьюзен пробежали по лежащему больному и остановились на запястье, которое Беллоуз протирал, чтобы сделать укол. Затем с преувеличенной силой внезапного узнавания метнулись к лицу больного. Это был Берман!

Теперь, по контрасту с тем здоровым загаром, который Сьюзен отметила у него в 503-й палате еще полтора часа назад, его лицо приобрело темно-серый оттенок. Кожа туго обтягивала скулы. Эндотрахеальная трубка торчала у него изо рта, нижняя губа была покрыта коркой. Глаза были неплотно прикрыты, левая нога закована в большой гипсовый лубок.

– С ним все в порядке? – выпалила Сьюзен, попеременно глядя на Гарриса и Гудмена. – Что случилось? – она произнесла это не думая, под влиянием эмоционального импульса, почувствовав неладное. Беллоуз, изумленный ее внезапными вопросами, оторвался от своей работы, продолжая держать шприц в правой руке. Гаррис медленно выпрямился и повернулся к Сьюзен. Гудмен же продолжал смотреть на больного.

– Все в абсолютном порядке, – ответил Гаррис. На этот раз в его голосе прозвучал оксфордский акцент, напомнивший о проведенных там годах учения. – Давление, пульс, температура совершенно нормальные. По-видимому, ему так понравился наркотический сон, что он просто решил не просыпаться.

– Только не еще один! – воскликнул Беллоуз, переключаясь на Гарриса и мгновенно сообразив, что ему в руки плывет еще одна проблема вроде Нэнси Гринли. – Что на электроэнцефалограмме?

– Вы узнаете об этом первым, – ответил Гаррис с оттенком сарказма, – ее сейчас будут делать.

Сначала осознание ситуации для Сьюзен было затруднено охватившими ее эмоциями, надежда на мгновение взяла верх над доводами разума. Понимание же реальности подействовало на нее как ушат холодной воды.

– ЭЭГ?! – с ужасом спросила Сьюзен. – Вы думаете, с ним то же, что и с больной там, в БИТе? – ее взгляд переходил с Бермана на Гарриса и Беллоуза.

– О какой больной идет речь? – спросил Гаррис, беря в руки лист анестезии.

– Осложнение после диагностического выскабливания, – ответил Беллоуз. – Вы помните, восемь дней назад, девушка двадцати трех лет.

– А-а, я надеюсь, нет, – сказал Гаррис, – но начало очень напоминает тот случай.

– А какая была анестезия? – задал вопрос Беллоуз, приподнимая правое веко Бермана и заглядывая в огромный зрачок.

– Нейролептоанальгезия с закисью, – ответил Гаррис. – А девушка была на галотане. Если клинически эти случаи будут идентичны, то наркотик не при чем, – Гаррис посмотрел в лист анестезии и обратился к Гудмену. – А зачем вы дали ему дополнительно кубик инновара к концу операции, Норман?

Доктор Гудмен не отреагировал, и Гаррис повторил вопрос.

– Больной начал приходить в сознание, – ответил Гудмен, выходя из состояния ступора.

– Но почему инновар так поздно? Не благоразумней ли было обойтись фентанилом?

– Наверно. Да, я должен был использовать один фентанил. Но инновар был под рукой, и я использовал только один миллилитр.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Сьюзен с отчаянием в голосе. В ее памяти мелькали обрывки воспоминаний о Нэнси Гринли и Бермане во время их беседы в 503-й палате. Она отчетливо вспомнила переполнявшую его жизнь и никак не могла совместить это с восковой безжизненной фигурой на каталке.

– Все, что было возможно, уже сделано, – категорично сказал Гаррис, возвращая лист анестезии Гудмену. – Все, что можно сделать теперь, это ждать, восстановятся ли хоть какие-нибудь функции головного мозга. Но его зрачки сильно расширены, это плохой прогностический признак, позволяющий предположить смерть мозга.

Сьюзен почувствовала, как земля уходит из-под ее ног. Она вздрогнула, ощущение пропало, но в голове осталась звенящая пустота. Ею овладело отчаяние.