Кома (сборник)

Это мне русским языком было сказано. Неоднократно.

Врастание в пространство собственной обретенной страны – процесс интимный и массовый одновременно. Он захватывает отнюдь не только элиту. Это волнующий, приподнято-приятный процесс необратимых подвижек в коллективном и индивидуальном сознании. Его можно сравнить с тотальным переселением из коммуналок в собственные квартиры. От бытовых проблем, семейных неурядиц и даже тоски по прошлому такое переселение не страхует, но что-то я не припомню, чтобы люди добровольно возвращались из собственных квартир в коммуналки. Так не бывает.

Независимость – главное упование белорусов на лучшую жизнь. С Россией или без России, если на то пошло. Тяга к России, надежды на Россию, привычка к России пока что достаточно сильны – но я бы, на месте московских политиков, не стал рисковать нашей близостью, сталкивая между собой надежды и упования белорусов. Проверять нашу близость на разрыв чувств было бы непростительной авантюрой.

Вернувшись в Москву, я подсчитал, сколько водки мы выпили с белорусскими деловарами, – и не поверил. Пересчитал по новой – и опять не поверил. Но ужаснулся. Уж больно не по-европейски это выглядело на трезвую голову… Чисто по-нашему.

Глава седьмая Райцентр на семи холмах

Наши общие предки, без затей именовавшие себя русскими, были большими оригиналами: единственный народ, который в своем развитии двигался с запада на восток – навстречу солнцу. Прочие народы, оставившие след в истории, неведомой вселенской силой влеклись посолонь (проще говоря – на закат). В результате мы имеем не только направление пасхального хода, но и историю с географией. А именно – белорусские райцентры почти сплошь ровесники или старшие братья Москвы. Проезжая Туров, Пинск, Слуцк, какой-нибудь там Давид-Городок на реке Горыни (основанный, между прочим, князем Давыдом Игоревичем, главным фигурантом по делу об ослеплении Василька Теребовльского), не без удивления убеждаешься, что все эти легендарные, знакомые в основном по древнерусским летописям города существуют и по сей день, существуют реально, а не только как исторические артефакты. То есть какие-то люди тут рождаются, живут и, стало быть, вовлечены в современные экономические и политические механизмы, хотя сами городишки давно пребывают в глубоком историческом обмороке, по большому счету в безвестности, более того – за границей. Вот что такое, к примеру, современный Мстиславль? Само звукосочетание – Мстиславль – необыкновенно благозвучно и что-то такое в русском человеке затрагивает… Нутряное. А что говорит русскому уху «современный Мстиславль»? Да пожалуй, что ничего.

И правильно. Современного Мстиславля нет и не может быть, поскольку это и не город вовсе, а рай. А в раю, слава богу, времени нет. Местечковый белорусский рай, Мстиславлем именуемый, пребывает вне времени и фактически вне пространства, в стороне от больших дорог и мировых сквозняков, надувающих иным, не столь целомудренным провинциям, пресловутый «Макдоналдс», – в десяти километрах от России, в восьмидесяти от Орши (строго на юго-восток, за конезаводом налево), примерно в трехстах – от Минска. Для порядка он имеет официальный статус райцентра, соответствующие административные органы и зачатки промышленности; все это уютно завалилось в прореху безвременья и катается там как сыр в масле, в полном ладу со своими холмами, оврагами, родниками, Божьими храмами и сказочными заливными лугами речки Вихры.

В Мстиславль я приехал с Ирой и Сашей Барташевичами. В качестве принимающей стороны выступал Митя Пушкин – обаятельный молодой человек 32 лет, доктор философии по классу прикладной и теоретической механики. Диссертацию Митя защищал в кукурузном штате Иллинойс, по завершении контракта вернулся домой, а к осени его ждут в интеллектуальном Бостоне – такой, в общем, приличный даже для выпускника московского физтеха расклад.

Мстиславль для Пушкина – родовое гнездо, приют спокойствия, трудов и вдохновения. Исписанный формулами листок прижат литровой банкой смородины. Старый дом поскрипывает и дышит; время указывает не пятирублевый будильник, а эргономичная шведская печь да мощный ноутбук. Впрочем, воду доктор философии носит ведрами из колонки, по городу шастает в спортивных штанах с лампасами, вышедшими из высокой бандитской моды лет восемь назад (повсюду, кроме Мстиславля, – здесь, напомню, времени нет), и в таком виде отлично ладит с местными красавицами, слетающимися в родные пенаты на каникулы. Кроме того, практически все лето Митя на пару с мамой принимают гостей. Вереница паломников, жаждущих приобщиться к тихим радостям местечкового рая, не убавляет в хозяевах радушия: гостей чуть ли не за руку водят по пушкинским местам и приобщают.