Кома (сборник)

И я еще долго распространялся на эту тему. Потом пришел Славик, увидел, как мы будим Рыжего, и сказал, что это дохлый номер. Он вообще, на мой взгляд, показался каким-то уж слишком общительным молодым человеком, Славик. Не знаю, что это Ольга в нем разглядела. Все же с его помощью мы поставили Рыжего на ноги, потом прибежал Пашка и помог Рыжего разбудить. А в комнате все уже сидели – кто на диване, кто за столом. Мы с Танькой пристроились на подоконнике, около телевизора; Танька по-быстрому написала свои шесть цифр, а я, чтоб не ломать голову, взял да списал ее цифры один в один.

– Не боишься? – пошутила она.

Я ответил, что ерунда. Мы сдали свои бумажки Паше, тут Рыжий окончательно проснулся и попросил слова. Паша возмутился, потому что, как он сказал, Рыжий сегодня с утра цицеронит и чуть было не попал в милицию со своим языком, смущавшим народ на пруду диковинными речами о какой-то всесоюзной масонской ложе владельцев «Жигулей»…

Танька хмыкнула.

– Цицерон на Цицерона, – заметил Буба. – Сейчас или Пашка заржавеет, или Рыжий запаршивеет.

– Или оба они забубеют, – добавил я, приглушая звук в телевизоре.

Команды как раз уходили на перерыв.

– Так вот, дамы и господа, – начал Рыжий. – Сегодня, как известно, проводится юбилейный розыгрыш чертановского лото. Кто не знаком, прошу познакомиться с нашим почетным гостем, автором, то бишь изобретателем игры. Он прост, как все гениальное.

Я встал и раскланялся.

– Но одно дело – изобрести, – продолжал Рыжий. – Другое дело – донести до широких масс смысл изобретенного. Это два разных дела, заметьте. И я позволю себе взяться за второе, раз первое уже сделано.

Буба восхитился и попытался вставить несколько фраз от себя, но Рыжий, видимо, хорошо отдохнул, потому что шпарил без промежутков:

– Чем, товарищи, привлекает нас чертановское лото? Действительно ли оно, как утверждают наши клеветники, культивирует неуспех и прочие антиобщественные явления? Нет? И я так думаю! Разберемся, товарищи, что такое успех в свете нашей игры и последних международных событий. В такое время, товарищи, когда вокруг нашего старого доброго Чертанова понастроили кооперативов с улучшенной планировкой, когда под нас подкапываются подземными гаражами, а в наших чистых источниках вод, как сказал дядя Коля, мутят воду отдельные загребущие граждане, поднаторевшие, так сказать, в добропорядочности, в достижении своего жалкого иллюзорного успеха…

– Зву-ук!!! – завопили слушатели. Я усилил звук – в телевизоре, разумеется – и вовремя: первый шар вывалился в лоток.

– Четырнадцать, – объявил диктор. – Парусный спорт.

– Есть, – сказала Танька: у нас с ней был такой номер.

Рыжий все еще стоял посреди комнаты, потом махнул рукой и плюхнулся на диван.

– Тридцать один, – объявил диктор. – Бокс.

Славик заверещал. Мы с Танькой тоже угадали, переглянулись и сползли с подоконника.

– По-моему, детки, у вас наклевывается нонсенс, – заметил Пашка, поглядывая на нас с любопытством. – Как это вы хорошо придумали – играть по одним цифрам…

– Тридцать пять, – продолжал диктор под беззаботно-дурацкий музыкальный фон. – Прыжки в воду.

Мы опять угадали. Буба загоготал и сказал, что с удовольствием встретится с нами в следующую субботу. Пока мы проиграли по бутылке вина, но в перспективе при таком стопроцентном угадывании…

Дальше все было похоже на сон или фильм: следующая цифра, семерка, у нас тоже была, мы угадали четыре из четырех, оставались две загаданные цифры: 21 и 44.

– Замри, – прошипела Танька. – Не дышите, козлы…

– Сорок четыре, – объявил диктор. – Фигурное катание!

Народ взревел: мы проиграли по ящику вина каждый. Такого здесь еще не бывало. Я взглянул на Таньку – она упала на колени перед экраном и раскинула руки, оставляя всех за спиной, – был еще шанс угадать шесть из шести и выйти сухими, но этого, по-моему, никто не хотел, даже я; шестой шар выкатился из барабана и покатился в лоток.

– Три, – сказал диктор.

Вокруг заорали, как на футболе, Танька ударила кулаком по телевизионной стойке, нас бросились качать и славить: мы угадали пять из шести и проиграли по ящику вина каждый. И потом, когда Пашка проверил свои записи, оказалось, что девочка Толи Сорокина тоже пролетела под шумок на бутылку вина. Такой добычи у Пашки не было никогда. Кто-то всучил мне стакан, Славик возбужденно шептал на ухо, что в прошлый раз он тоже здорово прокололся, и я никак не мог от него отклеиться. Наконец он побежал успокаивать Таньку, но Танька, бледная, зеленоглазая, отодвинула Славика и пошла на меня, прямо суперзвезда экрана. Мы выпили, поцеловались при всех – совсем головы потеряли, да и прочий народ слегка как бы съехал: ходили, орали, рожи у всех были ошеломленные и счастливые. Под шумок Танька прижалась ко мне и спросила:

– Ты не сердишься на меня?

Я удивился и помотал головой.

– Не сердись, – шепнула она. – Все будет замечательно.