— Никто из нас не сомневается в существовании этих контейнеров, — заверил Говоров, — но все уж очень таинственно. Письмо, полученное Константином Ивановичем, в котором говорилось о контейнерах; Савка упоминал о них, теперь еще и какая-то банда рассказывает… Минуту! А если предположить, что похитители Савелия тоже заинтересованы в них?
— Вы извините меня, Порфирий Сергеевич, но при всем уважении к вашему дару предвидения, мне кажется, это предположение является полным абсурдом! — решительно запротестовал Богомолов. — Если бы они были заинтересованы в этих контейнерах, то, во-первых, не стали бы рассказывать о них, во-вторых, не выпускали бы Савелия из своих рук!
— Если бы они были уверены, что заставят его работать на себя, — продолжил Говоров, — а такой уверенности у них наверняка нет! Коль скоро они его выкрали, то постарались все о нем подробно разузнать. Нет-нет, от Савелия они никогда ничего не добьются, и они это прекрасно знают, я не сомневаюсь в этом. — Генерал Говоров говорил тихо, словно рассуждал сам с собой. — Единственное, что меня смущает в моих рассуждениях, — Бондарь! Если мы сможем узнать подробности о его жизни, связях, то все сразу же станет на свои места. Скорей бы отозвался ваш Михаил Никифорович!
— К сожалению, сейчас конец рабочего дня, — Богомолов взглянул на часы. — Вряд ли он сумеет чтото разыскать о Бондаре сегодня.
— Но у нас еще есть завтра полдня, — заметил Воронов.
— Это и много, и мало! Чтобы добиться освобождения этого Бондаря, нужно пройти такие бюрократические препоны, что… — Богомолов махнул рукой.
— Как? Даже для вас это сложно? — удивился Воронов. — Раньше такой чин, как вы, мог одним звонком решить судьбу человека.
— Раньше! — ухмыльнулся тот. — Раньше «единая и неделимая» КПСС была у власти. А Комитет государственной безопасности был орудием в руках этой самой партии. Все винтики, весь механизм крутился только для одного: укрепить позиции партии и заставить свой народ беззаветно верить в партию, в ее «кормчего»! Попробуй не поверь! Сразу же окажешься под перекрестным огнем правосудия, милиции и органов безопасности… — В его голосе было столько ностальгических ноток, что Воронов не выдержал и ехидно поинтересовался:
— Вы это так говорите, что создается впечатление, что вы тоскуете по минувшим временам, или я не прав?
— Ответить однозначно на ваш вопрос, майор Воронов, невозможно! — без злости сказал Богомолов, и в его голосе скорее чувствовалась усталость, нежели сожаление. — Я не могу отметать все, что было в нашем прошлом. Уверяю, было и много хорошего… Однако оставим наши исторические изыскания и вернемся к нашему валютчику. Сейчас, когда ломается старая система, а новая не утвердилась, освободить подследственного, обвиняющегося по уголовной статье, чтобы обменять его на Савелия Говоркова, с одной стороны, просто, с другой — может грозить неприятностями…
— Которые могут здорово ударить по вашей карьере, не так ли? — усмехнулся Воронов. — Встать! — неожиданно рявкнул генерал Богомолов, и Воронов, внимательно взглянув на него, спокойно встал и уставился ему в глаза. — Кто вам позволил так разговаривать со мной? Не только со старшим по званию и по возрасту, а просто с человеком! Разве я допустил что-то такое, что позволило вам сделать такой вывод?
Воронов стоял молча и продолжал не мигая смотреть ему в глаза.
— Послушайте, что с вами? — вмешался Говоров. — Что с вами творится? — едва не по складам повторил он. — Опомнитесь, друзья! Мы что, мало с вами хлебнули? Ну нельзя же так! Поверьте, я никого не выгораживаю и ни за кого не заступаюсь: мне все равно, кто передо мной
— солдат, полковник, генерал или маршал. Правда превыше всего! Скажу более, сейчас и вы виноваты, товарищ генерал, и вы, товарищ майор. Вам действительно не следовало так высказываться в адрес генерала Богомолова: он этого не заслужил. Но и вам, товарищ генерал, не пристало терять самообладание и повышать голос на младшего по званию и по возрасту. Черт бы вас обоих побрал! — неожиданно вырвалось у него, но он тут же замолчал, посмотрел сначала на одного, потом на другого и… вдруг захохотал так заразительно, что сначала Богомолов, а потом и Воронов не выдержали. Они смеялись долго, до слез, а когда успокоились, Богомолов покачал головой и сказал: — Ты уж извини меня… — Это вы меня извините, Константин Иванович, сам не знаю, что на меня нашло. — Воронов виновато опустил голову.
— Ладно, давайте забудем! Кто старое помянет… — начал Говоров, но его фразу подхватил Богомолов: — Тому глаз вон! Пока вы тут ржали,
— усмехнулся он и тут же поправился: — Я хотел сказать, пока мы тут ржали, я вот что решил: сейчас появится мой… — договорить ему не удалось: в кабинет постучали. Генерал кивнул в сторону двери. — Легок на помине. Входите, Михаил Никифорович! Он действительно угадал: в кабинет вошел Михаил Никифорович и вопросительно взглянул на своего шефа.
— Говорите, Михаил Никифорович, при них можно, — кивнул генерал.