– Не важно. Так. Ты просил меня сделать вас чуть-чуть магами, и чтобы была целая куча народу вместо вашей горсточки. Бери Ведьмин Фейерверк. Правда, он действует всего пятнадцать минут, а потом разряжается всухую. Но зато вас будет полтора десятка, и все как есть – магические существа. Ужасно опасные. То ли даже маги. Никто не сможет разобрать, пока дистанция от вас до наблюдателя не сократится метров до тридцати – сорока.
– Всего один?
– Наглость какая. Да ты знаешь ли, каких усилий мне стоило скопировать эту великолепную вещь с гоблинского образца, раскуроченного до полной невнятицы!
– Прости. Нам нужно три.
– А есть только один. И если вы будете атаковать раздельно, то пусть он находится рядом с Тэйки.
– Почему?
– Милая, добрая, беззащитная девочка. Самое слабое звено в твоей команде
– Не лезь в мои дела, Гвоздь.
– Но…
– Не лезь, да и все.
– Теперь ты извини, Даня.
– Извинил. Не ты бы мне такую дурь сказал, так я сначала с фасада треплу все балконы поубирал бы, а извинил бы уже потом. Но если хочешь знать, эту игрушку я действительно дам нашей сколопендре. Успокоился?
– В общем… да.
Даня очень тонко чувствовал, как утекают минутки и секундочки. Надо было кончать болтовню. Времени истрачено – до хренищи, а выбиваться из графика им сегодня никак нельзя.
– У нас осталось еще, в-третьих. Чего попросишь взамен? Учти, если консервами и иным харчем, то через неделю, не раньше. Если боеприпасами, то через пять дней. Если лекарствами…
Гвоздь перебил его:
– Прялку Мокоши, генерал. Помоги мне с этой пакостью, и мы квиты.
Даня изменился в лице:
– Ну конечно… Заинтересовался нашим клубом самоубийц?
Гвоздь ответил просто:
– Мне очень надо, Даня. Соглашайся.
– Ладно. Я помогу… но только я один… по старой памяти. Не ввязывай остальных
– Ты и я. Как когда-то.
Даня кисло улыбнулся. Гвоздь считал, что его высокая миссия дает ему право грузить других людей до полного выгорания процессора. Вернее, он не позволял себе, конечно, таких мыслей, но всякий раз, когда ему попадался человек, мало-мальски пригодный на роль помощника, адъютанта, живого инструмента, деятель в синей бандане щедро отрезал ему кусок пирога с начинкой из смертельного риска.
При том Гвоздь умел бескорыстно поделиться всем, что у него было. И когда мальчику Дане стукнуло восемь, его, умирающего от голода, одичавшего, не имеющего ни полшанса пережить зиму в тех обносках, которые заменяли обувь и одежду, подобрал именно Гвоздь. Выходил, выкормил, научил многим полезным вещам и ничего не потребовал взамен.
Сейчас – другое дело. Генералу есть чем платить, он уже давно не тот волчонок, едва сдержавшийся, чтобы не загрызть своего спасителя…
Надо было уходить. Срочно. Катя, Тэйки и Немо перетащили весь их общий скарб и уселись на груду матрасов и одеял, поглядывая на дверь арсенальной комнаты выжидательно. Тикалка в голове у их командира начала подавать робкие тревожные звоночки. Даня вышел и сказал своим:
– Садитесь в машины и подождите меня. Мне надо… еще на пару слов.
Тэйки хмыкнула:
– Ты только не очень руки распускай, Гвоздь мне тоже нравится.
– Иди, иди уже, заноза в заднице.
Когда все удалились, Даня помолчал, собираясь начать неприятный разговор, потер ладонью лицо и сказал:
– Тапочки у тебя… низковаты. Очень хорошо вены видно. И еще кое-что видно, Гвоздь, ты прости, но…
– Тебе-то какое дело, Даня?
– Я вроде как друг твой, что ли.
Гвоздь отвернулся:
– Не лезь, Даня. Ты все равно ничего не изменишь.
Но тот не отставал:
– Что это, парень? Траб? Радужная пыль? Линкс-А? Какая-нибудь тупая самодельная химия? Героин? Марочки? Хотя откуда тебе достать героин… да и марочки тоже…
– Траб, Даня. Это все, что ты хотел узнать?
– Тогда тебе осталось месяца три-четыре, ты хоть понимаешь это?
– Мне остался месяц, Даня, самое большее. Кранты твоему старому дружку, генерал. Сам будешь мастерить разную ерунду…
– Тупые у тебя сегодня шуточки, Гвоздь. Ты уже не сможешь работать в полную силу. Не хотел тебе говорить, но кто-то должен сказать. Брось. Еще можно сходить к «секретникам», у них там лаборатории что надо, прочистят… еще будешь как новенький, ты только…
Гвоздь обхватил голову руками и сдавленно завыл:
– Убирайся к чертовой матери, Даня! Уходи, убирайся, уматывай, не трожь меня!
– Не надейся, парень. Я тебе не баба, и меня соплями не проймешь.
Гвоздь обернулся, и было у него страшное, перекошенное лицо, а руки дрожали:
– Да знаешь ли ты, дурень, что я больше не мо-гу-у работать без этого! Не мо-гу-у! И не было бы никакого Давила, и Стрелы бы не было из Живого Золота, если бы… если бы… я… не…
Тут он затрясся и зарыдал, бессвязно роняя слова:
– Уходи… ух-ходи… помоги мне… Даня… помоги… хотя бы… с Прялкой Мокоши… в последний раз… и все… Даня… я кончаюсь, Даня… я умираю, Даня… помоги мне… а лучше убирайся… я… никого не хочу видеть…
Генерал подошел к нему и обнял: