Здесь еще довольно светло, и я хорошо вижу, как бедная «Toyota» втыкается носом в бугор, соскальзывает с него в глубокий приямок и с моей помощью укладывается на крутой склон практически в том же положении, в каком «летела» ко дну. Это дает надежду на сохранность небольшого количества воздуха, оставшегося возле заднего стекла салона.
Захлопываю крышку багажника и возвращаюсь с трофеями к Хелене.
– Почему так долго? – жалобно стонет она.
Ее щека буквально прилеплена к заднему стеклу, губы жадно хватают остатки воздуха.
Смеюсь:
– Соскучилась? А я тебе гостинец принес.
– Издеваешься?!
– И в мыслях не было, – приподнимаю из-под воды край запасного колеса.
Она чуть не плачет.
– Мы скоро задохнемся!..
– Для того я и притащил гостинец, чтоб не задыхаться.
Вытаскиваю свой нож и делаю острием маленькую дырку в покрышке. Слышится легкое шипение; уровень воды потихоньку понижается. Резкий запах резины – не цветочный аромат, но зато через минуту дышать становится гораздо легче.
Сквозь заднее окно автомобиля пробивается зеленоватый свет. На глубине тридцати пяти метров тихо; лишь изредка раздается звук, похожий на скрежет – машина потихоньку сползает по склону. В этом нет большой проблемы – приямок не глубок.
Хелена не бузит. Отдышавшись, она успокаивается, но ненадолго – я достаточно изучил повадки милой барышни и не тешу себя излишней надеждой: это всего лишь передышка.
– Как ты думаешь отсюда выбираться? – шепчут посиневшие от холода губы.
– Потерпи. Надо дождаться, пока уйдут паром и катер с командой твоего отца.
– А воздух? Нам ведь не хватит этого воздуха.
– Хватит, – говорю я и готовлюсь к следующей вылазке из машины.
Набрав полные легкие противно пахнущего воздуха, вновь выскальзываю из салона. Теперь моя цель – одно из четырех колес, отныне не нужных этой несчастной машине…
Вообще-то, без гидрокостюма, дыхательного аппарата и других специальных прибамбасов я чувствую себя превосходно до глубины метров тридцать – тридцать пять. При большой необходимости могу нырять и глубже – пока здоровье позволяет проводить всякого рода эксперименты. Однако злоупотреблять подобными вещами я не люблю, поскольку есть твердое намерение заниматься своей работой еще лет десять-пятнадцать.
Натренированные легкие позволяют задерживать дыхание почти до четырех минут. Этого времени хватает, чтобы в темпе отвинтить с помощью накидного ключа пять болтов крепления левого переднего колеса.
Готово. Несу добычу в салон. На закачанном в колесо воздухе мы с Хеленой продержимся несколько минут…
Глава 4
– Сергей Сергеевич, здесь вам придется забыть о том, что вы генерал и очень большой начальник. Здесь начальник – я. И я категорически запрещаю вам ходить. Вы в больнице, а не на бульваре.
– Ну да, ну да, – не дает договорить Горчаков. – Это что-то из разряда эпохальных изречений типа: парламент – не место для дискуссий. Мне двигаться надо, а то суставы срастутся.
– Нет, уважаемый Сергей Сергеевич. После такого сотрясения лучше отлежаться. Покой, покой и еще раз покой! – ровным баритоном выговаривает заведующий отделением. – У вас замечательная палата-люкс, четырехразовое питание по VIP-меню, персональные доктор с медсестрой – чего вам еще не хватает?! Вы лежите, отдыхаете, культурно запиваете черную икорку чаем с лимоном, смотрите телевизор…
– Я его не включаю.
– Из-за головной боли?
– Нет. Просто не желаю слушать сказки продажных каналов. Хочу быть спокойным и счастливым.
– Хм… – скребет врач подбородок. – Даже не знаю, что вам посоветовать, чем вас отвлечь. Хотя… В нашей клинике работает известный психолог. Чародей, можно сказать! Если хотите – приглашу его к вам на пару сеансов.
– Не нужен мне ваш психолог, – бурчит старик, – дайте лучше автомат…
Да, головные боли из-за сильного сотрясения порой действительно мучают, и перемещаться на своих двоих по палате Горчакову не дозволяется. Немного посидеть на кровати, спустив ноги на пол, или дойти до устроенного за стенкой туалета – пожалуйста. Но не более. И не далее. Любое нарушение режима карается мгновенным появлением заведующего отделением и долгим промыванием мозгов вроде сегодняшнего.
В общем, находясь в палате под пристальным наблюдением медперсонала с вышколенной охраной, Горчаков все сильнее убеждается в том, что он фактически арестован и заключен под стражу.
– Хорошо-хорошо, доктор, я понял, – морщится он и со стоном хватается за щеку.
– Что, опять? – беспокоится местный шеф.
– Да. Опять стреляет. Уж и синяк со щеки сошел, а челюсть иногда о себе напоминает.
– Это нерв. Я приглашу сегодня стоматолога – пусть посмотрит…
Напомнив о соблюдении предписанного режима и попрощавшись, доктор исчезает за дверью.
Осмотр стоматолога занимает около пяти минут.
– Зуб почти разрушен. Боюсь, придется удалять, – заключает тот.
– Ненавижу ваши кабинеты и эти… инструменты с визжащей машинкой, – со вздохом признается Горчаков. – Но я уже готов на что угодно – боль меня доконала. Ни днем ни ночью нет покоя.