Команда Смайли

– Несколько недель тому назад.

– Точно. Несколько недель.

– Несколько месяцев?

– Несколько месяцев. Шесть месяцев! Семь! На крестинах. Он был крестный, у нас был праздник. Но никакой политики.

Молчание Смайли ничуть не разряжало атмосферу.

– И с тех пор вы его не видели? – продолжил он наконец.

– Нет.

– Когда Уильям вернулся вчера?

– Рано, – ответила Стелла.

– Часов в десять утра?

– Может, и так. Меня здесь не было. Я навещала мать.

– Владимир приезжал сюда вчера на такси, – пояснил Смайли, по-прежнему обращаясь к Стелле. – По-моему, он видел Уильяма.

Никто не пришел к нему на помощь – ни Смайли, ни его жена. Даже малышка молчала.

– По дороге сюда Владимир купил игрушку. Такси прождало час на аллее, снова забрало его и отвезло в район Пэддингтонского вокзала, где он живет. – Смайли по-прежнему старался говорить так, будто Владимир еще жив.

Виллем наконец обрел голос.

– Влади – крестный Бекки! – с вызовом произнес он – казалось, он сейчас забудет все английские слова. – Стелла не любит его, так что он приходит сюда как вор, о'кей? Он принес моей Бекки игрушку, о'кей? Это уже преступление, а, Макс? Есть такой закон – старик не может принести крестнице игрушку?

И снова ни Смайли, ни Стелла не произнесли ни слова. Оба ждали, когда Уильям неизбежно сломается.

– Влади – он же старик, Макс! Кто знает, когда он снова увидит Бекки? Он ведь друг семьи!

– Только не этой семьи, – возразила Стелла. – Больше он нам не друг.

– Он был другом моего отца! Товарищем! В Париже они вместе борются с большевиками. Так что он принес Бекки игрушку. Пожалуйста, разве нельзя? Почему нельзя, Макс?

– Ты же сказал, что сам купил эту чертову штуку, – ехидно подловила его Стелла. Поднесла руку к груди и застегнула пуговку, словно отсекая его.

Виллем резко повернулся к Смайли, как бы взывая о помощи:

– Стелла не любит старика, о'кей? Боится, я снова буду заниматься с ним политикой, о'кей? Так что я не сказал Стелле. Она уезжает в Стейнз к матери в больницу, и пока ее нет, Влади приезжает повидать Бекки, сказать «здравствуй», почему нельзя? – В отчаянии он даже вскочил на ноги, протестующе вскинул вверх руки. – Стелла! – воскликнул он. – Послушай же меня! Значит, Влади не вернулся вчера вечером домой? Пожалуйста, мне это очень жалко! Но я не виноват, о'кей? Макс! Этот Влади – он же старый! Одинокий. Может, нашел себе на разок женщину. О'кей? Заняться-то он с ней не может, но ему приятно в ее компании. По этой части он, по-моему, был большой мастак! О'кей? Разве нельзя?

– А до вчерашнего дня? – спросил Смайли, выждав целую вечность. Виллем, казалось, не понял, и Смайли иначе поставил вопрос: – Вы видели Владимира вчера. Он приехал на такси и привез желтую деревянную утку для Бекки. На колесиках.

– Точно.

– Прекрасно. А до вчерашнего дня – не считая вчерашнего дня, – когда вы его в последний раз видели?

Бывают вопросы случайные, бывают подсказанные инстинктом, бывают – как в данном случае – основанные на предварительном убеждении, более весомом, чем инстинкт, и менее весомом, чем точное знание.

Виллем вытер рот тыльной стороной ладони.

– В понедельник, – с несчастным видом произнес он. – Я видел его в понедельник. Он позвонил, и мы встретились. Точно.

Стелла тут же прошипела: «Ох, Уильям!» – и, поставив ребенка стоймя, как маленького солдатика, уставилась на коврик из конского волоса в ожидании, когда чувства придут в норму.

Зазвонил телефон. Словно разозлившийся ребенок, Виллем подскочил к нему, поднял трубку, тут же швырнул ее на рычаг, потом сбросил на пол аппарат и пинком отбросил трубку. Затем сел.

Стелла повернулась к Смайли.

– Я хочу, чтобы вы ушли, – проговорила она. – Чтобы вы вышли отсюда и никогда больше не возвращались. Пожалуйста, Макс. Ну же.

Какое-то время казалось, Смайли вполне серьезно обдумывал эту просьбу. Он посмотрел на Виллема с отеческой нежностью; он посмотрел на Стеллу. Затем сунул руку во внутренний карман и, вытащив сложенное вчетверо сегодняшнее издание «Ивнинг стандарт», протянул газету Стелле, а не Виллему – отчасти потому, что, по его предположениям, Виллем мог сломаться.

– Боюсь, Влади исчез навсегда, Уильям, – сказал он тоном сожаления. – Об этом написано в газетах. Его застрелили насмерть. Полиция станет вас расспрашивать. Мне надо знать, что случилось, чтобы посоветовать вам, как отвечать на вопросы.

Тут Виллем обронил по-русски что-то так безнадежно, что Стелла, из-за одного только тона, не говоря уже о словах, успокоила ребенка и пошла утешать другого, будто Смайли и в комнате не было. А он, предоставленный самому себе, думал о негативе Владимира, который лежал в коробке в отеле «Савой» и который не разгадать, пока это не станет позитивом, а также об анонимном письме из Парижа, на которое он никак не мог откликнуться. И еще о втором доказательстве – интересно, что это и где старик его нес, возможно, в бумажнике, но Смайли нисколько не сомневался, что никогда об этом не узнает.