Команданте

Занятия в школе отнимали все время — утренняя зарядка, которую не всякий спортсмен выдержит, кросс, завтрак, навыки наблюдения и контрнаблюдения, проверочные мероприятия, вербовочные подходы, перерыв на быстрый обед, теория и тактика допроса, методы анализа информации, разведпризнаки, создание острых ситуаций, в которых может раскрыться фигурант, час личного времени, ужин и спать, спать, спать!

— Габриэль, тебе не кажется, что Рикардо на занятиях занят совсем не учебой?

— Таращится на девушек?

— Не только. На всех, — тихо ответил Антонио. — Я вчера сидел в классе, он сперва шугался моего присутствия, но потом попривык, да и я его держал только боковым зрением. Он слишком долго и внимательно разглядывает остальных.

— Глаза двигаются?

— Не могу сказать, надо понаблюдать.

— Я тоже посмотрю. Если ты прав, надо будет проверить его под чужим флагом.

* * *

Летом 1968 года градус противостояния заметно подскочил. Вася связывал это с появлением «тихого американца» и активизаций Корпуса мира — человек оттуда постоянно вился около Баррьентоса и, как сообщала Таня, в ближайшее время его планировали включить в число президентских советников.

Пресса как по команде (впрочем, почему «как»?) заголосила о несчастных крестьянах, которых злые герильерос принуждают трудится бесплатно, по-коммунистически. Что таким образом строятся школы, террасы на склонах, загоны для скота или другие нужные общинам вещи, газеты изящно не упоминали.

Так же, честно глядя в глаза читателю, ножкой задвигали под кровать сведения о художествах рондас и фалангистов, списывая их на дело рук партизан. Ни слова не писали о приехавших по призыву Че врачах со всей Латинской Америки, зато каждый случай народного суда над реальными преступниками превращался в описание зверств герильерос.

Снова проснулась авиация и начала целенаправленную охоту за передатчиками «Радио Ребельде».

Помимо пиар-обеспечения, приобретали организацию и цель силовые акции — если раньше рондас ограничивались защитой своей собственности или в редких случаях попытками выдавить кооперативные лавки или предприятия, сейчас фалангисты и навербованные ими парамилитарес начали блокировать айлью из «свободной зоны», а кое-где и жечь имущество.

Что было тем легче, чем дальше от ядра партизанской республики находилась община — а новые веяния расползлись не только на места проживания кечуа и родственных аймару, но кое-где и на районы, где индейцы в меньшинстве. Но вопреки расчетам того, кто стоял за рондас и фалангистами, силовые акции только усиливали герильерос — поток желающих стать «воином касика Тупака Амару» рос день ото дня. В отрядах общин, вооруженных чем попало, уже насчитывалось около двенадцати тысяч участников, а собственно партизанское ядро выросло почти до трех тысяч.

Противник опирался в основном на не-индейцев и главный район противостояния ожидаемо сместился к Восточной Кордильере, на границу плоскогорья и спуска с него к саваннам Санта-Круса, где кечуа терялись среди «испанского» большинства — тех самых Альгараньясов и Рохасов, погубивших экспедицию Че Гевары в прошлом варианте истории.

Наконец, когда подряд пошли сообщения об убийствах общинных активистов и уничтожении общинной собственности, штаб решил передвинуть на восток несколько крупных отрядов и навсегда отбить охоту соваться в свободную зону.

Но не успел.

Колонна вышла к айлью Сейбас ближе к вечеру, часа за два до заката, и передовой дозор почти сразу прислал гонца — община разгромлена. Катари немедленно выслал в обход поселка патрули веером и блокирующую группу, перехватить единственную дорогу, и только потом двинулся вниз, к пустым домам, развороченной школе и сгоревшей часовне.

Увидев первую выбитую дверь, Катари приказал не соваться внутрь без сапера — он помнил рассказы касика про мины-ловушки и совсем не хотел терять людей. Герильерос настороженно и почти беззвучно продвигались вперед и в этой нехорошей тишине Катари выделил странноватый звенящий гул, еле-еле слышный на фоне хруста камешков под ногами, шороха одежды и редких звяков амуниции. Раскиданные вещи, рваные тряпки — все говорило о произошедшем совсем недавно. Застывшие черные дорожки, перемежавшиеся такими же черными лужицами, вели туда, за общинный дом, откуда все отчетливее и слышалось зудение.

За углом, у стены, лежали двенадцать трупов, над которыми гудело облако мух.

Совсем на закате с одним из патрулей пришел здешний индеец:

— Они прикатили прямо с утра, из Пасорапы.

— Они это кто? — мрачно уточнил Катари.

— Не знаю, на наркоторговцев похожи. Не армия, точно, и не полиция. Повязки у них в цвет флага с факелом.

— Фаланга, ясно. Местные среди них были?

— Да, Камонес и Маркос, — кивнул индеец, — остальных раньше не видел.

— Кто такие Камонес и Маркос?

— Камонес лавочник из Пасорапы, у Маркоса финка в Табасале, богатая.

— Прикатили, дальше что?

— Встали цепью вокруг, человек пятьдесят. Вытащили Чаупи…

— Кого? — нахмурился Катари.

— Чаупи, старосту нашего, малакку.

— Так, дальше.