Команданте Мамба (СИ)

Но что-то не совсем радостно. Как-то больше к белым тянет, наверно ностальгия. Вот бывало, возьмёшь в свои руки… эх, да что там вспоминать, только душу травить. И я очень смачно, со злостью сплюнул, и велел своим воинам, любовавшимся догорающим костром бывшего «дворца» верховного вождя, созвать сюда жителей города, пока не сбежали.

Дальше всё происходило, как в драматических фильмах, и напоминало известный сюжет из мультфильма про Маугли. Смеркалось, мои воины, громко переговариваясь между собой, ринулись в город, выгоняя из хижин, обессиливших от страха, жителей.

Держась друг за друга, на площадь входили целыми семьями. Периметр площади был оцеплен воинами с чадящими копотью и плюющимися искрами факелами. — «Ближе… бандерлоги, ближе…».

Чёрная африканская ночь опустилась, словно занавес, на захваченный город. То молчала, то испуганно шепталась стоящая на площади толпа чернокожих людей. Свет луны выхватывал отдельные куски тел и лиц, освещая белки тысяч, с ужасом смотревших на меня, глаз.

Тихо покачивались на воде шаланды, плоты и рыбацкие лодки в речном порту Банги. Где-то среди них затерялись и два больших торговых кеча, один с немецкой командой приплывший из Камеруна, а другой, с бельгийской, прибывшей из Конго.

Крепко стоя на слегка покачивающейся палубе, внимательно разглядывали берег в сильные морские бинокли капитаны обоих кечей, пристально следя за разворачивающимися перед их глазами событиями. А там было на что посмотреть.

Я встал в центр пятна, покрытого пеплом от сгоревшего дворца верховного вождя. Убедившись, что кворум достигнут почти полностью, я дал знак окружить толпу двойным кольцом воинов, расположившихся спина к спине. Задрав картинно руки к небу, я задействовал весь свой запас лицедейства и жалкие зачатки театрального мастерства. Всё это раньше сильно помогало мне в деле опутывания липкими сетями любви доверчивых девчонок, но это было в моей прошлой жизни.

Издав звериный вой, я заставил вздрогнуть всю толпу, и даже некоторых из моих воинов. Это мне понравилось, и я сбросил узду со своего разума, отдавшись всем телом захватившим меня эмоциям.

— Харрр, люди народа Банги. Предали вы свою жизнь. Бросили на растерзание древние обычаи предков, подчиняясь пришлым потомкам чужого народа, что захватили над вами власть и терзали вас и весь народ.

— Верховный вождь Уука был наказан мною за то, что был чужим по крови и духу. Он предал обычаи народа, приютившего его, и обманом захватил власть над вами.

— Но, Великий Нгонго не оставил своих детей без присмотра. Он прислал меня! Я, волею наших древних богов и самой судьбою, теперь поставлен над вами, и буду управлять всеми с этого времени и до окончания времён!

— Я — потомок вождей нашего народа, пришедшего сюда в древние времена с берегов благословенного богами Нила и основавшего здесь христианское царство Гаога. Солёное море родило наш народ, вскормило его и отправило в самостоятельное плаванье. (Эфиоп, который был судовым врачом на сухогрузе, все уши мне прожужжал о своих могучих предках, и прочей чепухе на африканскую тему. Я почти всё забыл, но кое-что в голове всё-таки осталось).

— Пришлые заставили забыть наши истоки! Но мы вспомним, и возрадуемся… братья, сёстры, товарищи! — ввернул я для проверки незнакомое им слово.

— Люди! Наступают тяжёлые времена! Белые люди зарятся на наши земли, наших женщин и наши богатства, готовые в угоду своим интересам и алчности нас уничтожить, хотят сделать всех нас рабами…

— Наши чёрные братья страдают под их гнётом. С севера, с запада, с юга — отовсюду движутся они, пожирая наши жизни, как злые духи. Но я вернулся, чтобы спасти вас! Я беру на себя высокое звание «Команданте» и обязуюсь защищать свой народ от коварных белых пришельцев и посягательств враждебных нам племён.

На этом я остановился, чтобы перевести дух. Дальше я решил завершить свою речь и доказать на практике, что это не пустые слова. Достав свой рог, я приложил его к губам и, что было сил, дунул в него. Древний рог ещё раз доказал, что был не простым куском неведомого животного. В темноте ночи, под испуганными взглядами огромного числа людей, он словно засветился блеклым белым огнём изнутри, отчего каждая трещинка на его древней поверхности зажила своей особенной, отличной от других трещин, жизнью.

На сей раз, он издал не обычный свой басовитый гул, а что-то похожее на звонкий сигнал начала охоты. Охоты на особо крупных животных. Звук разнёсся над притихшей толпой, поднялся вверх и исчез в черноте звёздной ночи, оставив после себя толпу мурашек, бегающих по коже. Зовя туда, куда вход для смертных был недоступен.

Я скинул с себя перевязь с оружием и всю одежду, кроме шорт. Достал из кожаной сумы кинжал, которым пытались меня убить, и окунул его в парализующий яд.

— Кто хочет убедиться в моей избранности, и кто в этом сомневается?

Толпа заколыхалась, по ней пронесся рокот недоверия и страха, и вперед вышли два человека. Один из них, обвиняющее указав на меня скрюченным пальцем, сказал.

— Он врёт! Это говорю я. Старый шаман Удак!