Командарм

Глава 5 Катарсис

1

Снег шел всю ночь, а утром небо очистилось и в ясном блекло-голубом просторе засияло солнце. Заискрили сугробы, чистая белизна окутала город – одним словом, Рождество удалось. Однако для большинства москвичей день был самый обычный, рабочий – воскресенье, седьмое января.

Кравцов как всегда проснулся рано. Замер на мгновение, ловя ритм дыхания спящей рядом женщины, и хотел было встать, когда в дверь постучали. Не властно, но настойчиво. Со смыслом, с беспокойством.

«Не за мной… Кажется…»

Заместителя начальника Оперода[24] Виктора Бирзе арестовали в конце ноября двадцать первого. Рассказывали, что арест производили латышские стрелки, но не из тех, кто служил в РККА или ЧК, а какие-то другие, большей частью неизвестные, числившиеся при центральном штабе ЧОН, и будто бы приказ – в обход Троцкого и Дзержинского – исходил от командующего ЧОН Александрова и члена Совета ЧОН при ЦК РКП(б) Куйбышева. Так или нет, но Макс определенно знал – из совершенно достоверных источников, – что содержался Бирзе прямо в Кремле. Это и само по себе наводило на мысли, но и допрашивали его не чекисты, а неожиданно отозванный с хозяйственной работы бывший комендант Смольного и Кремля Мальков. История повторялась: полуподвальное помещение, в котором заперли в восемнадцатом Фани Каплан, рослые латыши-конвоиры, Мальков… Суд состоялся уже в середине декабря и проходил при закрытых дверях, что, в принципе, понятно. Выбитые из полковника Эрдмана показания могли стоить политической карьеры очень многим высокопоставленным большевикам. Во всяком случае, чекистам Ихновскому и Дзержинскому, державшим в восемнадцатом Бирзе за горло, но не дожавшим, отпустившим оборотня в объятия наркомвоена Троцкого, приходилось несладко.

История, что и говорить, мерзкая. Полковник старой армии – эсер Андрей (Андрис) Эрдман, являющийся членом савинковского «Союза защиты родины и свободы», меняет облик и появляется в революционном Петрограде под именем анархиста-коммуниста Бирзе. А дальше… Дальше, словно в сказке Гофмана про злобного карлика Цахеса, Бирзе играючи входит в доверие к руководству ЧК и наркомвоена. С ним носятся, как с писаной торбой, к его слову прислушиваются. И он стравливает большевиков с левыми эсерами, инициирует – нагадив хорошему человеку в душу – мятеж полковника Муравьева и разгром московских анархистов, сеет рознь между большевистскими фракциями, метя то в левых коммунистов, то в военную оппозицию, то еще в кого. И никто ничего не замечает. Такого позора коммунисты не помнили со времен разоблачения провокатора Малиновского[25]. Но Роман Вацлавович был членом ЦК полуподпольной партии, а Эрдман работал в ЧК, являлся всесильным представителем «чрезвычайки» в Региступре, занимал ключевую позицию в Опероде наркомвоена. Хуже и представить себе нельзя, и, разумеется, кое-кто страстно желал познакомиться с тем, кто все это затеял. Но, судя по всему, Ульянов Макса не сдал. Имя Кравцова нигде не поминалось, да и вообще, процесс прошел, Бирзе-Эрдмана расстреляли, и все, собственно. Никаких оргвыводов не последовало, не считая директивного письма ЦК РКП(б) «О бдительности», и в жизни Кравцова тоже ничего не изменилось. Он оставался слушателем академии, разбирал в Региступре трофейные документы, ходил в театры и на партсобрания и ждал. Однако вокруг было тихо, и, казалось, ровным счетом ничего не происходит.

– Стучат! – встрепенулась Рашель.

– Лежи! Открою, – остановил ее Макс и встал с дивана.

Всунув ноги в сапоги и набросив на плечи шинель – в комнате было холодно, – он подошел к двери и отпер замок.

– Случилось что? – спросил топчущегося в коридоре Маслова – молоденького, не успевшего толком повоевать слушателя академии. Маслов был одет по всей форме, но, возможно, он находился на дежурстве или еще что-нибудь в этом роде.

– Товарищ Тухачевский приказал всем слушателям и преподавателям срочно прибыть в академию!

– Понял. Спешишь?

– Да, мне еще…

– Тогда коротко, случилось что? – свой вопрос Кравцов задал так, то есть таким тоном, с такой узнаваемой любым военным человеком интонацией, что не ответить Вася Маслов просто не мог.

– Зиновьева убили!

– Да ты что! – вскинулся Кравцов, надеясь, что получилось достаточно убедительно. – Где, когда, как?

– Не знаю! – замотал головой Маслов. – Вроде в Питере… Но не знаю. Я побежал? Хорошо?

– Беги! Саблин, на выход! – кивнул Макс, выглянувшему на шум другу. – Всем приказано прибыть в академию. Говорят, – понизил он голос, – Григорий Евсеевич убит.

Новость, что и говорить, нерядовая, и Саблин отреагировал на нее самым естественным образом. У него даже челюсть отвисла. Последним вождем, которого хоронила партия, был Свердлов, но Яков Михайлович умер от испанки. А из погибших от белого террора вспоминались только Урицкий с Володарским, да, пожалуй, еще убитый анархистами Загорский. Были еще наркомы Бакинской Коммуны – Шаумян, Фиолетов и Азизбеков – но и это дело давнее. Восемнадцатый год.