Командарм

Дачкой оказался вполне обжитый каменный дом, окруженный оставленным в небрежении фруктовым садом и лоскутным забором, кое-где кирпичным, а кое-где и дощатым, но неизменно высоким. При воротах, в сторожке, находилась вооруженная охрана, а в самом особнячке обитали несколько солдат и младших командиров, своими повадками, возрастом и речью живо напомнивших Кравцову старорежимных фельдфебелей. Впрочем, к нему они касательства не имели. Только если печь истопить – ночи все еще были прохладные – или покашеварить: питались все вместе из одного котла, но не так и плохо по нынешним не слишком сытым временам. Суп какой-никакой, каша, отварная картошка, и мясо перепадало, хотя чаще все-таки рыба. А в остальном – благодать. Красноармейцы сами по себе, но и Кравцов предоставлен своим собственным страстям. Комнату ему выделили большую, светлую – с эркерным окном. Кровать – с настоящим постельным бельем, подушкой и шерстяным одеялом – стол, пара стульев да пошедший трещинами старый гардероб с вделанным в центральную створку мутным, «поплывшим» от возраста и жизненных невзгод зеркалом. В шкафу Кравцов до времени хранил всего лишь две смены белья, шинель да кое-какие мелочи, вроде иголки и мотка ниток, подаренных ему по доброте душевной странной командой не поймешь какого военного учреждения, помещавшегося на «дачке». Впрочем, уже на следующий день после вселения один из «вахмистров» свел Кравцова в обширный подвал и, сделав широкий жест тяжелой крестьянской рукой, предложил брать все, что потребно. Под низкими арочными сводами, выведенными из красного кирпича на растворе, стояли ящики и плетеные корзины, заполненные весьма разнообразным добром, в том числе и книгами. В тот же день Кравцов помаленьку и с передышками, а то и вовсе с помощью «господ старослужащих» перетащил к себе наверх три десятка книг на четырех языках, немецкую пишущую машинку «Рейнметалл», богатый письменный прибор, остававшийся пока, правда, без чернил, и замечательную бронзовую пепельницу, которая на самом деле ему была совершенно не нужна.

А уже вечером приехал на бричке порученец из штаба. Привез два комплекта формы, новую шинель, нижнее белье и сапоги, а еще портупеи, наган в кобуре, четыре пачки патронов – «Тут за домом можно пострелять», – стопку писчей бумаги, чернила и перо. Да ещё огромный фибровый чемодан с подшивками «Правды», «Известий» и каких-то местных, украинских, газет, а также мешок с «усиленным пайком». Якир не обманул: в посылочке нашлись сало, сыр, буханка белого хлеба, полголовки сахара, чай, табак, две бутылки красного вина с выцветшими до нечитаемости этикетками, изюм и курага.

А жизнь-то налаживается, – покачал головой Кравцов, рассматривая доставленные ему богатства, но он даже представить не мог, насколько был прав.

«Сон в руку», – подумал он, увидев следующим утром за завтраком новое лицо.

Невысокий, крепкого сложения темноволосый командир отрекомендовался Миколой Колядным и рассказал, что прибыл прямо из Харькова, где закончил кавалерийские курсы.

– Кравцов, – представился бывший командарм. – Максим.

Колядный, которому на вид было лет двадцать пять, нахмурился озабоченно, взглянул пытливо в лицо Кравцова, но, видимо, не узнал и сразу же расслабился. И с чего бы узнать? Фамилия, разумеется, знакомая, но в последний раз виделись они в девятнадцатом году. И это была их первая и единственная очная встреча, после которой Кравцов успел изрядно измениться.

– Военспец? – почти равнодушно поинтересовался Колядный. – Из офицеров?

– Вроде того, – отмахнулся Кравцов, соображая, мог ли знать товарищ Эдельвейс, что Будда не просто «поставил командование в известность», но и завел на «товарищей бывших анархистов» целое следственное дело?

«Мог и не знать», – кивнул мысленно бывший командарм, но решил понапрасну не рисковать.

Он ведь теперь снова жив, и оказалось, что жить куда лучше, чем не жить. Ну а дальше все понятно и без того, чтобы размазывать манную кашу по чистому столу. Береженого бог бережет, даже если «береженый» – социалист-революционер или, прости господи, целый большевик. Поэтому, потолковав с новым знакомцем о том о сем, Кравцов убыл к себе «в нумера» и почти до полудня наслаждался изысками французской военной мысли. Полковник Монтень снова, как и в молодости, приятно удивил Максима Давыдовича энергичностью письма и оригинальностью тактических идей. Впрочем, увы, в наличии имелось лишь сжатое изложение доктрины французского офицера в вышедшей в 1913 году книге «Победить». Чисто случайно Кравцов знал, что в ответ на «всеобщее одушевление и глубокий интерес публики к предмету» несколько позже издательство опубликовало в трех томах исходный текст книги, но этого издания в собрании «вражеских» раритетов не оказалось. Что ж, за неимением гербовой… Впрочем, если по совести, писать Монтень умел ничуть не хуже, чем его знаменитый однофамилец.

«Или они родственники?» – задумался Кравцов, рассматривая варианты дальнейшего чтения.