Командарм Якир. Воспоминания друзей и соратников.

Якир подробно объяснил мне, насколько важны моторизация и механизация армии, подчеркнул, что война, если грянет, будет войной машин, поэтому уже сегодня надо накапливать опыт ведения боевых действий с массовым применением машин. Иону Эммануиловича тревожила международная обстановка. Он внушал, что положение на Западе усложняется, и сейчас, как никогда, нужно всю работу подчинять интересам безопасности Родины, чтобы быть в постоянной готовности к войне.

Наступило лето. Не жалея сил, мы учились, тренировались. А осенью не просто подводили итоги - сдавали серьезный экзамен. В районе Шепетовки проводились маневры. 2-й дивизии предстояло обороняться на широком фронте, вдоль заболоченной реки. Условия оказались нелегкими. Но мы нашли труднопроходимый брод, дивизия частью осталась в обороне, а основными силами, обойдя «противника», атаковала его с тыла и нанесла удар.

С большим нетерпением ожидал я разбора учений: какую оценку даст нам командующий, оправдал ли я его надежды? Да, он одобрительно отозвался о действиях дивизии. Это обрадовало и меня, и Григорьева, и весь личный состав: если уж сам Якир похвалил, значит, мы не зря трудились все лето.

Помнится, на том разборе Якир особенно много внимания уделил партийно-политической работе в войсках. Он напомнил мысль Михаила Васильевича Фрунзе о том, что политработа является как бы добавочным родом оружия, который больше всего страшит наших врагов. Он требовал, чтобы командиры и политработники, все коммунисты, прививая бойцам любовь к социалистической Родине, непрестанно, с фактами в руках разъясняли международную обстановку. И опять указывал на фашистскую Германию, которая бешено наращивала вооружения и уже представляла реальную опасность.

Он так остро ощущал эту опасность, что даже в Старо-Константинове, у меня на квартире, собравшимся на обед командирам то и дело напоминал о том, как необходимо в усложняющейся все более обстановке повышать боевую готовность соединений.

- Сколачивайте и тренируйте штабы. Без хороших штабов вы будете как без рук, - дружески советовал он.

Наступила весна 1937 года. То там, то тут стали арестовывать командиров, о которых мы никогда ничего плохого не слыхали. Из уст в уста шепотом передавались слухи - один нелепее другого - о каких-то заговорах и шпионских злодеяниях. Люди ходили понурые, подавленные, держались отчужденно...

В таких условиях собрался XIII съезд Коммунистической партии Украины. На съезде мы узнали о преступной будто бы деятельности группы видных военачальников во главе с Михаилом Николаевичем Тухачевским. Это сообщение на всех делегатов произвело удручающее впечатление. Никто не хотел верить, и вместе с тем, как же не верить, если это уже не слухи, а сведения официальные и, значит, достоверные... Что же все-таки происходит? Неужели на руководящих постах в Красной Армии оказалось сразу так много врагов?

Иона Эммануилович сидел в президиуме съезда. Как не бывало его обычной жизнерадостности, исчезла добрал улыбка. Лицо печально, задумчиво. Он часто вставал из-за стола и шагал по сцене, будто не находил себе места.

Съезд еще не закончился, а уже поползли слухи о том, что Якир отзывается с Украины и назначается командующим каким-то другим военным округом. Многих, в том числе и меня, охватило предчувствие надвигающейся беды. Почему Якира отзывают так внезапно? Неужели и он, такой прекрасный коммунист, любимец бойцов и командиров, причастен к какой-то никому неведомой преступной деятельности врагов народа?..

Предчувствие не обмануло нас. Иона Эммануилович уехал из Киева до окончания работы съезда. А через несколько дней мы узнали, что он арестован.

Начались массовые аресты в штабе округа, потом стали исчезать командиры корпусов, дивизий, старые политработники, директора предприятий, инженеры, руководители партийных организаций...

Атмосферу всеобщей подозрительности усиленно нагнетал только что назначенный к нам в округ Щаденко. Помню, на одном из служебных совещаний в Киевском Доме офицеров Щаденко, в отличие от других, был наигранно бодрым, веселым, во время перерывов расхаживал по помещениям, подозрительно ко всем присматривался, прислушивался к разговорам, будто хотел что-то «уловить », кого-то «разоблачить». Это бросалось в глаза. Завидев Щаденко, многие командиры прекращали беседы и расходились.

В числе других был арестован мой старый начальник командир корпуса П. П. Григорьев. По этому случаю немедленно созвали дивизионный митинг. На митинге я, не выдержав, прямо заявил, что не верю в виновность Григорьева, и выразил надежду, что в органах безопасности скоро во всем разберутся и невинных людей выпустят на свободу.

Увы, это выступление обошлось мне дорого. Сначала меня отстранили от командования дивизией, потом исключили из партии, а затем арестовали и отправили на Колыму... Мне еще относительно повезло: в марте 1941 года я был реабилитирован и получил возможность защищать Родину в Великой Отечественной войне.