Командарм

– Михаил Арсеньевич, я знаю, досталось твоей дивизии под Цихановичами, но нам всем досталось. Тяжелейшее сейчас положение, но порядок наводить нужно. А в армии, чтобы навести порядок, прежде всего требуется единоначалие. Единственное соединение в 10-й армии, которое ещё как-то дышит, это шестой мехкорпус, это даже в Москве заметили и назначили меня командармом десятой вместо Голубева. Тот вместе со штабом армии умотал из намечающегося Белостокского котла одним из первых. Ну, это ладно, Сталин ему судья – я про другое. Управление твоего 5-го стрелкового корпуса тоже, наверное, умотало, вслед за штабом армии, по крайней мере, мои делегаты связи его не нашли. А значит, я своим приказом переподчиню твою дивизию управлению 6-го мехкорпуса. Так что больше никаких бурчаний насчет того, что у тебя есть своё начальство, чтобы никто не слышал. Все распоряжения, исходящие из штаба 6-го мехкорпуса, исполнять так же, как выполнял бы приказы командира 5-го стрелкового корпуса. И второе, полковник, ты знаешь, что завтра начинается крупная операция. Ваша дивизия пойдёт в наступление вторым эшелоном и задачи будет выполнять чрезвычайно важные для успеха всей операции. А личный состав дивизии за день да операции практически обновится на две трети. Нормально ли это – конечно нет, но делать нечего, воевать по-любому придётся и боевого взаимодействия добиваться не путём учений, а непосредственно в боях. А для этого нужна дисциплина, жесточайшая дисциплина. Поэтому разрешаю тебе для наведения железной дисциплины в подразделениях дивизии, без всяких трибуналов, расстреливать паникёров, трусов, бойцов, отлынивающих от выполнения боевых заданий. Приказ такой я тебе пришлю, и пускай его зачитают всем бойцам дивизии, а не только одному пополнению. Думаю, применять его, может, и не придётся – всё-таки люди, которые пополнят дивизию, уже прошли свои круги ада и не сдались, не запаниковали. Как их немцы ни прессовали с 22 июня, они не разбежались, как тараканы, по щелям, а продолжали биться с супостатами. И не их вина, что части, в которых они служили, были разъединены и потеряли связь с единым организмом Красной Армии. Думаю, хорошие кадры получит дивизия – обстрелянных, крепких духом бойцов. Но на всякий случай приказ я тебе пришлю. Всё, Михаил Арсеньевич, – удачи тебе в предстоящих боях. Планы, доведённые до вас полковником Пителиным, соблюдать неукоснительно. От наших согласованных действий в предстоящие дни будет очень многое зависеть для всей страны.

На этом сеанс связи был завершён. В моём сердце тревога за действия прибившихся к нам сторонних подразделений несколько улеглась. Хотя если прямо сказать, я ни о каких сторонних подразделениях всего пару часов назад и не думал. Голова болела только за людей 6-го мехкорпуса, ну и, конечно, за моих бывших ребят, продолжающих служить в 7-й ПТАБр. А наступление на Варшаву действительно, как и нашёптывала сущность моего деда, была авантюрой и актом отчаянья. Но вот теперь, после прибытия в Хорощ, беседы с Пителиным и его товарищем Леоновым, а ещё, конечно, разговора по рации с Жуковым и неожиданного возвышения в военной иерархии, моё восприятие действительности очень сильно поменялось. Раньше мир был конкретный – был враг, было моё соединение, пускай и большое, но с вполне понятной структурой и службами. А теперь ничего не понятно. На мою бедную голову свалилась ответственность за действия совершенно неизвестных мне подразделений и людей, которых я не знал. А моя натура была воспитана на том, что нельзя доверять людям, которых ты не знаешь. Разрыв психики и представлений о мире. Теперь я понимал, какой, в сущности, был у меня маленький мирок. Оставалось неизменным одно – любым путём удержать сползание страны в ту яму безнадеги, в которой она находилась в моей бывшей реальности. Любыми методами, какими угодно жертвами, но остановить этот проклятый фашистский молох – вплоть до того, что самому с противотанковой гранатой броситься под него. А согласие стать командармом и было моей противотанковой гранатой. Поэтому к чёрту все сомнения и неуверенность в своих силах. Вперёд и с песней, как сказал бы мой друг Пашка.

Ехидный голос второй моей сущности как будто пробудился от этой незамысловатой мысли и своими возмущенными возгласами и брюзжанием заполонил весь мозг. О чём-то думать было невозможно, пришлось вступить в мысленный диалог с этой приземлённой сущностью. Не менее ехидно мысленно я воскликнул:

– Ну что, проснулся, любитель удобств и привилегий! Что-то, когда нужно разрабатывать планы или вести неприятные разговоры, тебя не слышно. Пробуждаешься только когда что-то может ущемить твоё благополучие. Небось, расцвёл там, когда назначили командармом. Знаю, любишь чины, зараза! Но не зря же говорят – любишь кататься, люби и саночки возить. Так что поработать, помучиться придётся, дедуля, чтобы стать настоящим командармом.