Командарм

Вот и сейчас где гарантия, что немцы не направят эскадрилью бомбить узловую станцию Хорощ. Конечно, свой будущий трофей они уничтожать не хотят, но кто знает, вдруг фашисты пронюхали, что русские концентрируются на западном направлении. Сметут к чёртовой бабушке всю станцию, наши эшелоны и последнюю надежду России встать с колен. Конечно, по логике немецких стратегов, всё сейчас решается далеко на востоке, и обращать внимание на дёрганье обречённых русских в Белостокском котле не имеет смысла. Зачем отвлекать силы авиации на гнилой фрукт, который сам скоро свалится под сапог немецкого солдата. Да, многое строилось в нашей стратегии именно на этом постулате – что немцы не будут отвлекать большие силы на окончательное уничтожение 10-й армии. Плотно перекроют выходы из Белостокского котла и будут ждать, когда бегущие оттуда русские сами сдадутся. Но кто знает этих хитрозадых фонов и герров, вдруг их агентура смогла внедриться в наши ряды, и сейчас какой-нибудь гад докладывает по своей рации в немецкий штаб о наших приготовлениях. Раньше-то никто не докладывал, это точно. Если бы у немцев были данные о наших намерениях, то они точно бы разбомбили Хорощ.

Вся моя зыбкая надежда на то, что немцам не интересно наше копошение, и можно пока не ожидать визитов немецких самолётов, начала стремительно рушиться, когда я заметил, в безоблачном небе две чёрные точки, которые начали стремительно приближаться. Вскоре можно было разобрать, что это самолёты. В голове буквально завыл сигнал тревоги, и, уже ни о чём не думая и не рассуждая, я заорал:

– Воздух!!! Всем занять свои места по боевому расписанию! Командиров подразделений и колонн ко мне!

Гомон, стоящий на площади, мгновенно стих. Установившаяся тишина продержалась не более секунды, потом наступило царство сумасшествия. Казалось бы, бессистемное метание людей, матерные возгласы, крики командиров, топот множества ног и, как итог этой вселенской суматохи, не занятая грузовиками, занавешенными маскировочными сетями, площадь освободилась. А когда вокруг меня собрались командиры в форме различных родов войск, стало возможным и определить тип самолётов, приближающихся к привокзальной площади. Это были «мессершмитты». Рядом со мной внезапно раздался знакомый басок:

– Худые, мать их!

Я повернул голову, глянуть на этого знатока народного названия «мессершмитта», только-только начавшего ходить среди моих бойцов. И увидел конечно же Шерхана. А кто ещё, спрашивается, может смачно выражаться при генерале – только этот хитрый татарин, больше никто. И я не удивлюсь, если именно Наилю принадлежит авторство названия этих летающих скелетов. Умел Шерхан метко обозвать любую вражескую загогулину – это тоже его выражение, прилипло ко мне как банный лист. Рядом с ним стояли Якут, Лисицын и трое рязанцев – вся моя гоп-компания была в сборе. Наверное, ребята плотно пообедали в станционном буфете, а потом пошли искать развлечения. А где здесь можно было забыться от всего того ужаса, который выпал на долю моих боевых братьев? Естественно, только здесь, на станционной площади, где собравшиеся бойцы травили анекдоты, иногда пели под гармошку, а бывало даже и плясали. И не только красноармейцы отходили тут душой, но даже и командиры расслаблялись и хоть на время забывали о проклятых немцах и предстоящих лишениях. А в том, что предстоят тяжёлые и кровавые дни, не сомневался никто. Я тоже в этом не сомневался, и когда увидел самолёты, понял – вот оно. Сейчас как врежут по нам, будем долго кровью умываться.

Но определенный Шерханом тип самолётов несколько снял напряжение с моей души. Всё-таки это не бомбардировщики, и максимум, что они смогут сделать – обстрелять из пулемётов привокзальную площадь, что, в общем-то, будет не фатально для нашей группировки. А после возгласа:

– Однако это наши «мессеры», вон звёзды на крыльях намалёваны!

Тревога совсем ушла. Естественно, самым глазастым оказался Якут. Он не просто оказался глазастым, но и оснащенным – увидел звёзды на крыльях не обычным взглядом, а глядя на самолёты в свой оптический прицел. Без него он теперь никуда не выходил – всё время таскал в противогазной сумке вместе со своими мазями. Трясся над этим уникальным прибором, который ему подарил Костин, после того как помародерствовал в разгромленной штабной колонне 7-й танковой дивизии немцев. Мне, например, презентовал какую-то ценную, судя по футляру, курительную трубку. Я когда допрашивал пленного оберста, поинтересовался, чем же ценна эта трубка? Немецкий полковник, когда взял в руки теперь уже мой трофей, потрясённо его рассматривал, наверное, целую минуту, а потом выдал целый рассказ об этой по виду ничем не примечательной трубке: