Командир Гуляй-Поля

В темноте переплавились на тот берег речки, поближе к селу, но в само село заезжать не решились – вдруг там варта или австрийцы? Утром, посветлу, лучше сделать разведку, а потом уж и прокатиться с гиканьем и свистом по главной деревенской улице.

– Петренко, готовься! Утром пойдешь в разведку, – приказал Махно. – Надо узнать, где конкретно находится Щусь… Двух хлопцев даю тебе в помощь. Хватит?

– Хватит.

– Только хлопцев не подставляй, очень тебя прошу… Сам ты местный, тебя не тронут, а из хлопцев моих могут нарезать ремней.

– Все будет в порядке, батька.

«Во, еще один батькой назвал», – в душе Махно шевельнулось что-то благодарное, теплое, губы у него дрогнули, расплылись в довольной улыбке. Хорошо, что в сумраке эту улыбку никто не видит.

– Ночевать будем здесь, на берегу, – отдал он распоряжение.

Утром Петренко отправился в село, через час вернулся довольный, с усами, измазанными сметаной, с собой бывший прапорщик притащил целых две крынки, в каждой – не менее двух литров. Протянул крынки Махно:

– Угощайтесь, Нестор Иванович.

– Вначале о деле, – сказал тот. – Что со Щусем?

– Здесь сидит, в Дибровском лесу, никуда не делся.

Махно безуспешно пытался вспомнить – встречался он раньше со Щусем или не встречался? – выходило, что встречался, а вот где конкретно и когда, в какой обстановке – вспомнить не мог – память словно бы провисла. Он недовольно шевельнул ртом, глянул на реку, отметил, что по розовой глади поплыли крупные круги – это подавал весть давешний сом-разбойник, было бы время – соорудил бы на него пару закидушек, изловил бы мерзавца (сам Махно в отличие от здешних жителей сомятину любил: нежная, сочная, бескостная, тает во рту, а на сковородке жарится без всякого масла). Решил, еще раз прокатав все варианты в мозгу, что выдвигаться всей оравой в лес нельзя, вчера он принял правильное решение – туда должен пойти Петренко с двумя помощниками… Не то ведь Щусь может открыть пальбу без разбора, и тогда на выстрелы придется отвечать, а любой ответный выстрел – это ссора на всю жизнь… Все правильно – надо отправить туда папу разведчиков, даже Петренко не надо отправлять – мало ли какие у него отношения со Щусем, – пусть разведчики и сговорятся с этим воинственным моряком о встрече.

И записку надо будет нарисовать. Для пущей убедительности… Махно достал из телеги кожаную офицерскую сумку – хлопцы реквизировали в имении немецкого колониста, – написал короткую, в несколько слов, цидулю, отдал посыльным – двум молодым гуляйпольским парубкам. Один из них раньше служил на флоте – был одет в матросскую форму.

– Чтобы одна нога здесь, другая там, – ткнул в сторону леса. – Вперед, орлы!

Медленно потянулось время. В реке продолжал буйствовать ненасытный сом. Где-то недалеко подала голос и тут же смолкла молодая волчица. Кони, привязанные длинными поводами к телегам, перестали выстригать траву и запрядали ушами.

– Тихо-тихо, – осадил их Петренко, глянул на часы – старый карманный «мозер», поцокал языком и засунул «хронометр» во внутренний «пистон» – маленький кармашек, пришитый к изнанке кителя. – Может, все-таки надо было пойти мне, – произнес он задумчиво, – я хоть Федьку в лицо знаю… Правда, лет шесть его не видел, но все же с ним знаком, – свой же, а эти ребята и слыхивать о нем не слыхивали, и видывать не видывали…

– Сейчас поздно что-либо менять. – Махно пожевал сохлую травинку, поморщился – былка была горькой, – швырнул в воду спекшийся комок земли. – Будем ждать.

Через час вернулся один из разведчиков.

– А где второй? – спросил Махно. – Где матрос?

– Щусь оставил его у себя в заложниках.

– Это за какие же такие провинности? – Махно недовольно сощурился.

– Не поверил, что вы здесь, батька!

Вот еще один человек назвал его батькой. Какой по счету? Третий, четвертый, пятый? Дело идет к тому, что быть Нестору крестьянским вождем. Морщины, собравшиеся у Махно на переносице, расправились.

– А записка?

– Записке не поверил. Говорит – это обман, розыгрыш.

Махно вскинулся, легко запрыгнул в телегу-тачанку, проверил, хорошо ли заправлена лента в пулемет. Скомандовал:

– Запрягай лошадей!

Из-под домотканой холстины, которой была застелена тачанка, вытащил винтовку, загнал в ствол патрон. Лицо у Махно подобралось, сделалось жестким, губы сжались.

В глубину леса на тачанках проехать не удалось – дорогу перегородило несколько поваленных деревьев, Махно цепким взором окинул их – давно ли повалены?

Деревья были повалены давно – со стволов уже начала длинными неряшливыми лохмотьями сдираться подгнившая кора. Пахло сыростью, грибами, осенью, сопревшими ягодами.

– Ладно, мы люди негордые, доберемся и пешком, – Махно подхватил с тачанки винтовку, подкинул ее в руке. Потом, подумав немного, швырнул ее обратно в тачанку: не гоже предводителю, как простому солдату, с винтовкой в руке бегать. У предводителя должен быть наган. Наган – оружие генералов. Повторил – уже тише, с раздраженными нотками в голосе: – Доберемся и пешком…

С тачанками и лошадьми оставили Пантюшку Каретникова. На прощание Махно наказал: