Командир и штурман

Подгоняемый устойчивым ветерком, «Ситуаен Дюран» легко скользил в темноте, направляясь в сторону Менорки. После того как вопли прекратились, Диллон поставил на руль надежного матроса, проверил немногочисленных вахтенных на камбузе и спустился в каюту капитана. Стивен мыл руки, а муж роженицы, расстроенный и убитый, держал полотенце в опущенных руках.

— Надеюсь… — произнес Джеймс.

— Да, да, — с готовностью отозвался доктор, оглянувшись на него. — Превосходные, без всяких осложнений, роды. Возможно, несколько затянувшиеся, но вполне нормальные. А теперь, друг мой, — продолжал он, обращаясь к капитану, — эти ведра надо бы выбросить за борт. А затем я рекомендую вам немного отдохнуть. У месье родился сын, — добавил Стивен.

— Наилучшие поздравления, сэр, — сказал Джеймс. — И мои пожелания мадам побыстрее поправиться.

— Спасибо, месье, спасибо, — отозвался капитан, глаза которого наполнились слезами. — Прошу вас подкрепиться, чувствуйте себя как дома.

Диллон последовал его совету. Каждый сел в удобное кресло и принялся уничтожать гору пирогов, уже приготовленных к крещению малыша, которое должно было состояться в Агде на следующей неделе. Все чувствовали себя довольно непринужденно, а в соседнем помещении наконец-то уснула бедная молодая женщина, чью руку, обнявшую розового сморщенного младенца, посапывавшего у нее на груди, сжимал ее муж. На нижней палубе теперь было удивительно тихо и спокойно. Спокойно было и на палубе шлюпа, уверенно шедшего с попутным ветром со скоростью шесть узлов, на ней регулярно звучал возглас, превратившийся из похожей на лай команды, более уместной на военном корабле, в негромкий окрик, раздававшийся время от времени: «Сколько на румбе, Джо?» Было тихо, и в этой тускло освещенной посудине они рассекали ночную тьму, укачиваемые крупной зыбью. После непродолжительного пребывания в тишине, убаюкиваемые медленными ритмическими колебаниями масс воды, они могли оказаться в любой точке океана — одни на целом свете — и даже совсем в другом мире. Сидевшие в каюте мысленно находились где-то далеко, и Стивен больше не понимал, куда он и откуда движется, не ощущая движения судна и, в еще большей степени, чувства времени, в котором находится.

— Лишь сейчас, — проговорил он вполголоса, — у нас появилась возможность поговорить друг с другом. Я ждал этого момента с большим нетерпением. И теперь, когда он наступил, я убеждаюсь, что мы, по существу, мало что можем сказать.

— Возможно, нам даже вообще нечего сказать друг другу, — заметил Джеймс. — Мне кажется, и так все ясно.

Он был совершенно прав — прав, когда речь шла о сути дела. Тем не менее они продолжали беседовать в течение всего их вынужденного заключения.

— Мне кажется, в последний раз мы виделись с вами у доктора Эммета, — после продолжительной паузы произнес Джеймс.

— Нет. Это произошло в Ратфарнхэме у Эдварда Фитцджеральда. Я спускался с веранды, а вы с Кенмаром в это время входили.

— Ратфарнхэм. Ну конечно же. Теперь припоминаю. Это произошло сразу после заседания комитета. Припоминаю… По-моему, вы были на короткой ноге с лордом Эдвардом?

— Мы с ним сблизились в Испании. В Ирландии я видел его все реже. Он водился с друзьями, которых я не любил и которым не доверял. И я в его глазах придерживался умеренных, чересчур умеренных взглядов. Хотя, видит бог, в те дни я был полон рвения бороться за счастье всего человечества, полон республиканских идей. Вы помните вопросник?

— Какой именно?

— Тот, что начинается со слов: «Прям ли ты?» — «Прям». — «Насколько прям?» — «Прям как тростник». — «Тогда продолжай». — «В правде, в истине, в единстве и свободе». — «Что у тебя в руке?» — «Зеленая ветка». — «Где она впервые выросла?» — «В Америке». — «Где расцвела?» — «Во Франции». — «Где ты ее посадишь?»

— А дальше я не помню. Я этого испытания не проходил. Просто дело до него не дошло.

— Наверняка так оно и было. А я его прошел. Мне казалось в те дни, что слово «свобода» сияет особым значением. Но даже тогда я скептически относился к слову «единство»: в нашем обществе за одним столом оказываются весьма странные типы. Священники, деисты, атеисты и пресвитериане, нелепые республиканцы, утописты и люди, которые просто недолюбливали Бирсфордов. Насколько я помню, вы и ваши друзья были прежде всего за освобождение рабов.

— За освобождение и реформы. Я вообще не имел никакого представления о том, что такое республика. Разумеется, то же можно было сказать и о моих друзьях из комитета. Что касается Ирландии, то в ее нынешнем состоянии республика скоро превратилась бы в карикатуру. Католическая республика! Разве это не смешно?

— В этой бутылке бренди?

— Да.