Командир Красной Армии

В это время бэтэшка врезалась в грузовой «Опель», подминая его и стоявших у заднего борта и не успевших отскочить немцев. Через пару минут бой кончился, и только командир танка под номером «82» бегал вокруг своей машины, горестно вздевая руки к небу и показывая понуро стоявшему мехводу на заглохший на немецком грузовике танк с сорванной гусеницей.

В этом бою мы были сторонними наблюдателями. Встав у обгорелых останков моста, я прислушался к грохотанию боя в двух километрах от берега, в невидимой для нас низине. Батареи по просьбе танкистов только что прекратили огонь, выпустив едва ли сорок снарядов. Единственное, что сделали моряки Фадеева и несколько групп стрелков – это, переправившись на другой берег, уничтожили два ближайших поста, из-за чего я так спокойно и стоял, зная, что моряки и стрелки страхуют на том берегу. Рядом тихо урчали моторами танки Григорьева.

– Стихает, – негромко проговорил Руссов.

– Да. Похоже, кончились немцы. Заббаров, что там у тебя? – спросил я у сидевшего в небольшом окопчике радиста-татарина.

– Пока молчат, товарищ комдив… О, есть сообщение. Немцы уничтожены. Пленных около пятидесяти человек. Сейчас подсчитываются. Потери двадцать шесть человек убитыми и два грузовика. В танках потерь нет, только на одном гусеницу сбило или сорвало, я не понял.

– Хорошо. Передай им, что можно переправляться. Топливо и продовольствие их ждут, где и договорились.

– Есть, – радист склонился над рацией и что-то забормотал в микрофон.

– Я к броду, встречать их, – сообщил Руссов.

– Давай. Если что, я в расположении.

Политрук побежал к своей «эмке», а я к своей. Большой парк легковых машин давал нам возможность не занимать технику друг у друга.

Через полчаса я был в расположении, заехав только на минуту к артиллеристам во вторую тяжелую батарею.

В штабе я узнал от Сани шокирующую новость: с нами связались из штаба фронта и приказали оставаться на месте до прихода подкреплений, подтвердив, что я теперь командир этого участка обороны и имею право подчинять себе выходящие из окружения войска. Приказ был подписан генералом армии Жуковым.

– Теперь понятно, почему Юго-Западный фронт наступает, – пробормотал я себе под нос, прочитав это официальное сообщение.

Я просто спинным мозгом чувствовал, что мое время заканчивается и пора валить, то есть инсценировать свою «гибель», благо и документы на погибшего борт-стрелка бомбардировочного полка, и форма были готовы. Документы передал Лизин, они собирали их с погибших. А так как оформлял их я, то утаить и не оформить нужное мне ничего не стоило. Остались только мелочи – отдать несколько приказов, назначить зама, убедиться, что с моими все будет в порядке – и можно инсценировать свою «смерть». Толовая шашка уже была приготовлена. Я должен «погибнуть» во время налета авиации в «эмке», благо в последнее время ездил на ней один. Никто не заметит, что пара бомб упала совсем не там, где надо. Проблема была в том, что за весь день мы не видели ни одного немецкого самолета. Из наших один раз пролетела в сторону оккупированной территории шестерка СБ в сопровождении тройки бипланов-истребителей, и все. Вернулись они, кстати, в том же составе. Был и другой способ «погибнуть», от артналета, но, к сожалению, немцы забрасывали нашу территорию минами всего дважды, и я там не был. Первый раз – на месте неудавшейся переправы, повредив один наш грузовик и ранив двух бойцов. Второй – после перестрелки у останков моста. С нашей стороны потерь не было.

Въезжающую в расположение дивизиона на территорию стана танковую колонну я вышел встречать лично, наблюдая, как назначенные Саней регулировщики загоняют технику под деревья на места стоянки тяжелых орудий.

– Воздух-х! – вдруг прозвучал вопль наблюдателя.

Откуда появилась эта пара «мессеров», было не совсем понятно, но атаковали они с ходу, обстреливая нас из пушек и пулеметов. Я почувствовал, как меня отрывает от земли и бросает на броню стоявшего рядом БТ-7, а через минуту нахлынула такая боль, что я потерял сознание.