В начале августа мы ушли в Атлантику на широкомасштабные маневры. Международное напряжение усиливалось, и многие ожидали, что ко времени нашего возвращения начнется война. Маневры прошли успешно. Погода была прекрасная: ясные летние дни, едва заметное волнение моря, звездные ночи. По возможности мы слушали радио из дома. Это давало странно приятное чувство – слышать голос диктора, идущий за тысячи миль. Но новости были серьезными, пахло войной. Тренировки, которые мы начинали с таким энтузиазмом, перестали иметь значение, люди появлялись расслабленные, небрежные. Свободные от вахты лежали в своих койках и обсуждали политику. Неустанно выступал Густав Бом. Слова его были проникнуты мудростью. Но в глубине души мы не верили в возможность войны, по крайней мере большой войны, потому что мысль о народах, вцепившихся в глотку друг другу, казалась слишком невероятной.
Но война пришла. Я помню все, как будто это было вчера. Около десяти часов я стоял в рубке с Эндрасом в то сентябрьское утро. Дул свежий северо-западный ветер, волны слегка покрывались пеной. Лодка шла на средней скорости, слышалось глубокое успокаивающее гудение двигателей. Снизу закричали, и в люке боевой рубки появилось бледное лицо Ханселя. От волнения он заикался, так что слова набегали друг на друга:
– Сигнал… Война с Англией…
Я бросился вниз по трапу. В центральном посту Спар и еще два подводника стояли перед маленьким коричневым ящиком, из которого слышались бравурные военные марши. Люди стояли с напряженными лицами.
– В чем дело?
– Собираются повторить, – прошептал Спар.
Музыка прекратилась, послышался голос диктора:
«Говорит немецкое радио. Передаем специальный выпуск. Британское правительство направило германскому правительству ультиматум, требующий отвода немецких войск с территории Польши. Сегодня в девять часов утра в Берлине британский посол вручил оскорбительную ноту, информируя германское правительство, что, если к одиннадцати часам утра в Лондоне не будет получен удовлетворительный ответ, Великобритания будет считать себя в состоянии войны с Германией. Британский посол был информирован, что германское правительство и немецкий народ отказываются принимать или выполнять требования, содержащиеся в британском ультиматуме».
За этим последовало чтение германского меморандума. Затем снова зазвучали марши. Мы молчали. Молнией пронеслась мысль: получение призов, свободный выбор поля действий… Марши все еще звучали. Похоже, все, затаив дыхание, ждали, что будет.
В центральном посту три человека уставились на меня. Я подошел к карте и поманил к себе Спара.
– Проложи курс на двести двадцать градусов. Вот откуда мы будем действовать, – сказал я, указывая место на карте. Бессознательно я понизил голос.
Из кают-компании, где собрались свободные от вахты, донесся голос:
– Господи, прости тех, кто это начал.
Я медленно поднялся в рубку. Эндрас и двое вахтенных напряженно смотрели на меня.
– Да, Эндрас, это так.
– Ну, мы не подкачаем! – храбро ответил он.
Затем я отдал приказ:
– Всем наблюдателям постоянно использовать бинокли. Докладывать сразу, как что-либо появится. Обратить особое внимание на самолеты и перископы вражеских подлодок.
Я снова пошел вниз. В маленькой клетушке, служившей мне спальней и комнатой отдыха, с первой страницы я начал мой военный дневник. Закончив запись, я забрался в койку. Я подумал, что наступает время испытаний. Понимал, что мне понадобятся все силы, и решил спать, пока еще есть такая возможность. Меня разбудил крик:
– Командир, дым по правому борту.
Я даже подпрыгнул. Кто-то из центрального поста повторил сообщение. Я схватил фуражку и поспешил в рубку. Далеко на бледном полуденном небе поднимался столб дыма, тонкий и неустойчивый, как далекий костер. Я взял бинокль и настроил его. Крохотное пятнышко очень медленно появилось над горизонтом. Мы установили курс, и я приказал:
– Полный вперед.
Пена волн брызгала на палубу. Постепенно мы приближались к кораблю. Это был грузовой пароход водоизмещением 5 или 6 тысяч тонн. Как только мы смогли разглядеть резкие контуры мостика, мы погрузились. Выключили дизели. Вода хлынула в баки, с высоким воем включились электромоторы. Глаза прижались к перископу. Я смотрел на черное пятно, постепенно двигающееся к нам.
– Это он? – спросил Эндрас.
– Спокойно, – сказал я. – Подожди, пока папа посмотрит.
Мы расположились на курсе приближающегося корабля и двигались прямо к нему. Я уже мог узнать его национальность. Это было греческое грузовое судно, старое и грязное, с трудом таскающее по морю свой груз.
– Грек, – громко сказал я и добавил: – Приготовьтесь к операции. Готовьте сигнальные флаги, доложите готовность.
Снизу донесся звук шагов, лязганье металла. Снаряды готовили к стрельбе. Спустя несколько мгновений посты доложили:
– Все готово к операции.
– Готово!..
– Готово…
Мы продули баки и всплыли. Люк боевой рубки открылся, мы выскочили на мостик. Позади на трапе толпилась орудийная команда.
– Снаряд перед кораблем, – приказал я.