Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Я пошел и посмотрел. Старый Козел сложил руки и молился Великому Богу, чтобы он помог ему удержать и два фунта, и верхушки мачт и не наказал его за скупость. Он стоял на коленях. Так продолжалось по крайней мере с полчаса, пока мы шли под мостом. Мы проходили мимо штурманской рубки и смотрели. Благодаря Иисусу мы остались с целыми мачтами. Но с тех пор, когда бы мы ни проходили мимо Старого Козла, мы всегда стряхивали пыль с колен…

Раздалось несколько смешков.

— Ну, будем надеяться, что он не собирается молиться, чтобы наше соленое мясо ушло со стола, — сказал Шлегельспергер.

Дверь была открыта, и мы могли видеть, как Йессен бежит из камбуза к «еврейскому храму».

— Вы, морды! — заорал он. — Балкенхол на камбузе пожирает молоко. Я сам видел его рыло с большой банкой, в которой булькало молоко.

Как будто открыли клапан, чтобы выпустить давно сдерживаемую ярость. Все ругались.

— Свинья, Иуда… Я ему, сукину сыну…

Затем Витачек решительно сказал:

— Мы прибьем его ночью.

Наступила темная беззвездная ночь. Небо было укутано низким туманом, лишь изредка его случайно пронизывал тонкий серп молодого месяца. До полуночи мы были свободны от вахты. В четыре часа босиком мы прокрались вперед. Балкенхол что-то писал, сидя в камбузе. Дверь была открыта, свет небольшой лампы отражался на его лысой голове. Мы столпились у фок-мачты, и Зиппель закричал:

— Балкенхол!

Тот посмотрел наверх. Его выпуклые темные глаза старались пронзить темноту.

— Балкенхол, — снова позвал Зиппель. На этот раз голос его звучал жалобно и умоляюще.

Балкенхол прочистил горло:

— Кто там?

— Можешь дать ведро горячей воды?

— Нет, — сразу ответил Балкенхол, как всегда, когда его о чем-нибудь просили.

Несколько мгновений никто не двигался. Мы начали думать, что Балкенхол почуял заговор, потому что внимательно смотрел в нашу сторону. Наконец он сказал:

— Если тебе что-нибудь нужно, войди.

— Я не могу, — сказал Зиппель и захныкал: — О, моя нога, моя окровавленная нога.

Любопытство Балкенхола возросло. Он встал, вперевалку подошел к двери и вышел на палубу, осторожно оглядываясь. Две тени выскочили из темноты и бросились на него. Быстрые, как привидения, все трое скрылись под шлюпбалкой в тени спасательной лодки. Послышались шлепки, совсем как в воскресенье, когда Балкенхол отбивает котлеты. Наполовину задушенный, он несчастным голосом закричал:

— Какого черта! Что вам в голову взбрело? Я ничего не делал!

— Ничего не делал? — спросил угрожающий голос. — Не ты ли готовишь для нас дерьмо всю дорогу?

Второй голос:

— Ты выпил наше кровное молоко, подонок!

— Я? Я выпил твое молоко? Никогда в жизни!

— Не ври. Йессен видел тебя.

Голос Балкенхола задрожал:

— Это вранье. Я знал, что Старый Козел опустошил банку… В ней была едва ли капля. Но на вас похоже: когда Старый Козел запретил давать молоко, вы ни слова не сказали. Вы только и говорите: «Да, сэр, спасибо, сэр», и позволяете ему пинать ваши задницы. А ему плевать на вас хотелось. Вы думаете, я это делаю? Теперь вы хотите меня бить? Почему бы вам не пойти на корму и не высказаться откровенно?

Шенборн, наблюдавший у бизани, закашлял. Сразу же из темноты показался Рудлоф, третий офицер.

— Что происходит? — дружелюбно спросил он. — Свободные от вахты и не в койках?

— О, сэр, — фарисейски ответил Крамер, — ночь так прекрасна!

— Она действительно прекрасна, — кивнул Рудлоф и прошел мимо.

У него была лирическая натура, мы подозревали, что он пишет стихи. Но к этому моменту мы достаточно вкусили красоты ночи и уже хотелось пробраться к койкам.

На следующее утро мы работали наверху. Рядом со мной на веревочной лестнице стоял Зиппель. Палуба корабля была далеко внизу. Внезапно он вытянулся и спросил:

— Пойдешь с нами? Мы собираемся сбежать в Пенсаколе.

Я удивился:

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сбежать?

Он, смеясь, кивнул:

— Конечно, почти все хотят. Весь «еврейский храм» опустеет и носовой кубрик тоже. Старый Козел может сам выбивать тараканов из сухарей.

Второй помощник свистнул, призывая нас спуститься вниз крепить такелаж. Я был взбудоражен тем, что сказал Зиппель. Значит, они хотят удрать. Просто уйти с корабля в Пенсаколе. Я легко мог это понять. Честно говоря, мне тоже хотелось убежать, и чем скорее, тем лучше. Я посмотрел на свои руки. Красные, обветренные, разъеденные морской водой. На шее нарывы из-за плохой пищи, мяса, соленого, как морская вода, и полного отсутствия зелени. Сбежать! Это очень хорошо. Но куда? Что делать в чужой стране без денег и документов?

Когда вахта закончилась, мы собрались в кубрике поесть. Я надеялся, что кто-нибудь заговорит о побеге, но говорили мало и о другом.

Освободившись, я пошел на нос и улегся на канатный люк. День был солнечный, небо ярко-синее. Паруса обвисли и слабо шевелились под случайным дыханием бриза. Они издавали легкий шлепающий звук, будто маленькие волны бились о мол. Их звук навевал сон. Через некоторое время Зиппель подошел и сел рядом.

— Ты подумал, идешь?

— Что вы собираетесь делать, когда доберетесь туда? — спросил я.

— Увидишь, — ответил он величественно. — Так ты не знаешь?