– Я везу с фронта в ремонт важные детали самолёта, с ящиком в руках далеко не уйти, – притворно вздохнул Олег.
Женщине явно хотелось помочь, но просто так отдавать свою лошадь она не собиралась, поэтому осторожно спросила:
– Вы ведь обратно вернётесь?
– Разумеется, вызову моториста для ремонта мотора, и вдвоём улетим.
– В таком случае берите моего мерина с подённой оплатой, – предложила пастушка.
Немного поторговавшись, они сошлись на недельном офицерском пайке за охрану самолёта. С лошадью и телегой решили проще, Олег оплатил полный выкуп с перерасчётом по возвращении. В качестве объяснения сослался на невозможность заранее предугадать сроки. Затем достал из планшета универсальную расписку товарно-денежных операций с населением Германии. Сначала зачеркнул слово «Рейхсхеер»[32] и вписал Люфтваффе, затем по пунктам внёс условия соглашения. В глазах женщины договор носил официальный характер, и она с удовольствием его подписала.
К вечеру Олег спустился в предгорье и, прежде чем взяться за поиски ночлега, занялся маскарадом. Сначала налепил на правую щёку лепёшку театрального грима в виде незажившего шрама, затем закрыл глаз фальшивой монокулярной повязкой. Ногу и руку засунул в муляж протезов, а «инвалидный» ботинок весьма правдоподобно издавал характерный скрип. Лётчик преобразился в инвалида войны, причём правый глаз отлично видел, а протез руки позволял при надобности стрелять из пистолета.
Союзники уже разбомбили немало городов Рейха, и ночёвка у дороги ни у кого не вызовет вопросов. Люди бегут с востока. После налёта крепостей в некогда полумиллионном Штеттине осталось не более тридцати тысяч. Люди бегут с запада, в Дюссельдорфе осталось не более десяти процентов пригодных для жилья домов. Беда в том, что в нынешних обстоятельствах одинокий путник крайняя редкость и случайный патруль полиции или СД обязательно проверит документы.
Законопослушные граждане живут в мирной и благополучной стране, а Рейх под эту категорию не подпадает. Потерявшие дом и имущество беженцы не гнушаются воровством и разбоем. Вывезенные на принудительные работы жители Нидерландов, Дании или Франции сбиваются в шайки и партизанскими рейдами пробиваются на родину. Откосившие от Вермахта дезертиры днём отсиживаются тихими мышками, а тёмной ноченькой выходят на промысел.
Комплекс всех этих обстоятельств вынуждал Олега искать надёжный кров. Очередная петля дороги вывела к холму с зенитной батареей на макушке и лагерем у подножия. Подкатил к будке, в которой с карабином на груди стоял мальчишка лет шестнадцати.
– Я здесь переночую, – сообщил Олег.
– Ночуйте, дяденька, только скоро объявят тревогу, и мы начнём стрелять, – шмыгнул носом пацан.
– Командир не заругает?
– Он добрый, инвалид, как и вы, только без ноги.
Уже в потёмках Олег стреножил лошадь и начал пристраивать кусок брезента в качестве одеяла. В Рейхе нет хлопка, как следствие, нет стёганой одежды и одеял. В Рейхе почти нет шерсти, как следствие, нет комфортных шерстяных одеял. И вообще по сравнению с сорок первым годом жизнь в Третьей империи пугливо спряталась за плинтус.
Олег никогда не интересовался историей, тем более периода Второй мировой войны. То, что раньше слышал от приятелей или видел в кино, даже примерно не соответствовало действительности. Вместо отутюженных немцев предстали обречённые на смерть солдаты в одежде из «бумажной ткани», как называли вискозное полотно. Вместо забитых красноармейцев с заградотрядами за спиной предстали адекватные парни с медалями на груди.
Да, обе стороны яростно сражались, но одни мстили за растерзанную родину, а другие старались оттянуть неизбежный конец. Перелом сорок третьего отчасти связан с победами Красной Армии, главный фактор пришёл в Вермахт вместе с пополнением. Счастливая юность с победными фанфарами в одночасье сменилась голодом, тотальным дефицитом и ковровыми бомбардировками. Есть ли смысл погибать под пулями «иванов», если на головы родителей падают бомбы и зажигалки?
– Сам откуда родом? – унтер-офицер на деревянной культе протянул котелок перловки.
– Из Инсбрука, – принимая кашу, ответил Олег.
– У вас вроде тихо, а ты сюда приехал.
– Тишиной живот не наполнишь. Санаториям требуются смазливые девчонки, а не изуродованые солдаты.
– Где тебя так?
– На боевом посту, – усмехнулся Олег. – Был поваром при штабе и котлом поймал снаряд.
– Не горюй, жив и женилка на месте, после войны все бабы твои, – хохотнул унтер-офицер.
– Хозяйка в город послала, а я после ранения бомбёжек боюсь.
– Здесь бомбы не бросают, крепости летят на Лейпциг, Дрезден и Берлин, а маленькие самолёты расправляются с Мюнхеном, Эрфуртом или Штутгартом.