Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне

Медленно тянулись секунды. Казалось, что главное судно так никогда и не появится в объективе. Я с ужасом задумался, не перепутал ли я в своих расчетах его скорость и не снять ли мне градус-другой с угла обстрела. Сейчас перископ поднимался на дюйм-два над водой через каждые несколько секунд, чтобы сквозь легкую дымку воды я мог видеть хотя бы верхушки мачт. Мы находились на расстоянии 600 ярдов и поэтому не могли рисковать, подняв перископ на приличную высоту, чтобы получше осмотреться.

Сигнальщик Остин считывал показания перископа. Осталось два градуса. Потом один. А потом он схватил меня за руки, чтобы удержать перископ в огневом положении.

– Готовься!

Форштевень главного судна, лайнера, пересек шкалу прицела. Затем показалась его фок-мачта.

– Огонь первой! Двадцать слева! Половина скорости по правому борту!

Теперь через считаные секунды торпеда вспенит воду между нами и нашей целью. Мы не могли ждать, пока корабли появятся в нашем поле зрения, и поэтому постарались ускорить процесс. Когда появилась грот-мачта, прозвучал приказ:

– Огонь второй!

Субмарина снова слегка вздрогнула от выстрела в тот момент, когда вторая торпеда ушла к цели, а мы постарались поскорее повернуться влево, хотя, как обычно, градусы на шкале ползли невыносимо медленно. Чем скорее удастся уйти от слишком красноречивых следов торпед на воде, тем выше наши шансы остаться в живых.

Появилась фок-мачта танкера.

– Огонь третьей!

Появилась грот-мачта.

– Огонь четвертой!

Но на этом все и закончилось. Субмарину уже оказалось невозможно удержать под контролем из-за потери дифферента, вызванной торпедными залпами, а именно в это время акустик доложил, что со стороны кормы на нас надвигается эскортный корабль. Оставалась лишь какая-то религиозная вера в возможность сбить все три судна. Теперь уже наша позиция была ясно отмечена, и оставаться еще какое-то время на одном месте оказалось бы равным самоубийству.

С выходом четвертой торпеды я выбрал направление посредине корабля, набрал скорость и двинулся вперед. Прежде чем убрать перископ, я взглянул на жертву и увидел столб воды и вздымающийся к небу дым; это первая из торпед дошла до цели, поразив лайнер. И тут же я услышал грохот взрыва.

Второй удар торпеды раздался, когда мы быстро уходили на глубину. Звук винтов приближающегося эскорта был уже явственно слышен.

Блэкберн, командир торпедного отсека, считал секунды до третьего взрыва; наконец прозвучал оглушительный взрыв. А через пять секунд сработала и четвертая торпеда.

Напряжение последних сорока пяти минут спало. Атаку можно было с уверенностью назвать успешной. Оставалось только убраться восвояси.

Мой план отхода казался простым, мы должны нырнуть поглубже под линию кораблей, а потом затеряться среди шума воды у скал. Судя по карте, до дна здесь примерно 270 футов, и мы собирались опуститься до 250, а потом, как только первый помощник удифференцирует лодку, снизить скорость.

Но стоило нам резко двинуться вниз, как лодка ответила душераздирающим ударом и скрежетом; мы со всей силой стукнулись о дно уже на глубине 210 футов; к нашему счастью, в этом месте не оказалось камней. И в этот же момент на нас посыпалась первая серия глубинных бомб. Я повернулся к штурману:

– Мне казалось, ты говорил, что здесь сорок пять морских саженей.

Он выглядел страшно обескураженным; он вновь уткнулся в свои карты и линейки, подтвердив, что показания верны. Я взглянул через его плечо: действительно, ровно сорок пять морских саженей. Карта врала.

Наверху шум угрожающе усиливался, лодка сотрясалась от ударов глубинных бомб, и все прекрасно понимали, что мы стоим слишком близко к полю боя, чтобы сохранить безопасность. Необходимо уходить отсюда.

Я запустил электродвигатели на полную мощность, чтобы набрать максимальную скорость. Но единственным ответом стал шквал глубинных бомб; вполне естественно, что противник нас слышал. Но лодка и не думала трогаться с места.

Мы быстро откачали часть балласта, а вся команда перешла на корму. Я вновь попытался запустить двигатели задним ходом, и немедленно последовала реакция противника. Гром взрывов, причем неприятно близко. Несколько ламп погасли; и без того уже скудное пробковое покрытие посыпалось с обшивки корпуса. Эта пробковая крошка надоела своим неиссякаемым запасом: все время оставалось что-то, что могло осыпаться.

Будущее начало представляться в мрачном свете. Мы застряли крепко-накрепко, и единственной возможностью вырваться оставалась продувка главного балласта. Однако если бы мы решились на это, то тут же стрелой взлетели бы вверх, если бы вновь не заполнили цистерны. Все это означало множество пузырей, хорошо заметных на поверхности всем вокруг и четко определяющих наше положение.

Оставалось только тихо сидеть и надеяться, что противник решит, будто мы ушли вперед, а корпус субмарины примет за одну из выпуклостей морского дна. Все, что работало, мы выключили, устроившись ждать темноты, которая скроет предательские пузыри. Может быть, к тому времени как раз закончатся и глубинные бомбы, и терпение противника.