Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне

К этому времени всем стало совсем плохо, так что навредить было трудно. Одолевали сомнения в том, что мы сможем изобразить хоть какое-то подобие атаки, если упомянутый корабль и в самом деле пройдет мимо нас. Клапаны на баллонах открыли, и кислород с негромким свистом начал наполнять уже почти безжизненную лодку. Все разговоры давно прекратились, за исключением изредка отдаваемых приказов. Когда задыхаешься, говорить трудно. С течением времени некоторые сказали, что чувствуют себя лучше. Я понимал, что это самообман, но, когда умираешь, приятно думать, что чувствуешь себя лучше.

Корабль, который мы так долго ждали, так и не прошел мимо нас; наверное, это было хорошо, но тогда все мы испытали разочарование. Вновь опустились в глубину и затихли. Кислород закончился; час тянулся за часом; головная боль усиливалась. На вторые сутки перед полночью небо наконец прояснилось. Люди встали к своим постам, был дан воздух высокого давления в балластные цистерны, и я вновь начал протискиваться сквозь боевую рубку, когда всплыли. На этот раз опасности не наблюдалось. И тут мне стало плохо. Я свесился с мостика, и меня стошнило. Конечно, поскольку я не ел около тридцати часов, почти ничего не получилось, но, во всяком случае, мне стало лучше. Вахтенные тоже вылезли на воздух, и с ними произошло абсолютно то же самое.

В самой лодке пытались запустить дизели, однако они ожили лишь после того, как некоторое время проработали вентиляторы. Машины оказались куда более чувствительными к качеству воздуха, чем люди.

Спустя некоторое время медицинские исследования показали, что в подобных случаях кислород совершенно необходим, так что моя осторожная обывательская философия принесла свои плоды.

Я сказал, что все вокруг было тихо и спокойно, однако на горизонте, по направлению к берегу, что-то происходило. Наступили сумерки, самое темное время суток в этих широтах, но все равно мы хорошо видели трассирующие пули и вспышки. Мы вновь попытались передать свой сигнал на «Шарк». Но, как оказалось, было уже слишком поздно: мы видели последний бой, который вела эта субмарина. Охотники погнались за другой лисой, и наши товарищи погибли, пока мы лежали на дне полуживые и неподвижные, не в состоянии прийти им на помощь.

Для того чтобы прошла наша головная боль, потребовалось три или четыре часа. После того, как все стало на свои места, мы миновали берег, и я спустился вниз, испытывая состояние полнейшей подавленности: «Салмон» не подавала сигналов, «Шарк» погибла – две из четырех субмарин, составлявших нашу дивизию до войны. Война шла вяло, и находиться в патруле было очень одиноко; казалось, ход войны зависит лично от меня, а я упустил конвой и чуть не потерял свою лодку. Я чувствовал, что подвел свой экипаж.

Так я пробирался по субмарине, где прямо на палубе спали мои товарищи, укрывшись от брызг непромокаемыми накидками, и постепенно атмосфера этого безмятежного отдыха передалась от них ко мне. Было ясно, что завтра без сомнений и лишних рассуждений они приступят к своей службе и что с таким личным составом, каким мне выпала честь командовать, мы не можем оказаться побежденными. Моя депрессия отступила.

Через два дня, возле Обрестада, мы вновь вступили в бой, из которого вышли победителями.

Наши неприятности имели забавное продолжение. По инструкции по воскресеньям все еще полагалась обязательная церковная служба. Но и помимо инструкций я считал, что люди, живущие на субмарине, нуждаются, кроме физического комфорта, в покое душевном. Поэтому каждое воскресенье я проводил небольшую мессу, которая, однако, не пользовалась популярностью, поскольку входила в противоречие с драгоценным сном. В прошлое воскресенье рулевой доложил, что экипаж собрался на мессу, но куда-то запропастился молитвенник. Наш единственный молитвенник. Книга была собственностью адмиралтейства, и я догадался, почему она пропала. Чувствуя себя страшно усталым, я отменил мессу.

В следующее воскресенье рулевой без всяких предварительных инструкций доложил, что экипаж готов к молитве. На мой вопрос об отсутствующем молитвеннике он ответил, что книга найдена. Ее действительно тут же принесли, несколько утратившую внешний лоск от пребывания в трюме. Прошлый раз мы пропустили молитву, и неделя выдалась крайне тяжелой и неудачной – это явно был плохой знак. И больше никогда, ни на «Силайон», ни на «Сафари», мы не пропускали воскресную службу. Нельзя испытывать судьбу.

Думаю, что большинство подводников были очень суеверными, особенно первое время. Многие из нас имели особую одежду, какие-то талисманы, без которых никогда не вышли бы в боевое патрулирование. А во время этого похода я привнес новый фетиш.