Командир субмарины

Между тем наш собственный силуэт наверняка четко выделялся на фоне светлого морского горизонта, и рано или поздно мы послушно сыграли бы свою роль мишени. На берегу явно царило огромное возбуждение, а разнообразные вспышки наверняка сделали бы честь самому пышному фейерверку. Нас явно выпроваживали, и не оставалось ничего иного, как только уйти на более глубокие воды, где можно было затаиться. Ночь оказалась темной, и, хотя вскоре мы вернулись, я так и не нашел пароход на фоне неосвещенного берега, в то время как вражеские дозоры пытались обнаружить нас.

Я получил два урока. Во-первых: прежде чем тешить себя собственной гуманностью, убедись в том, что ты действительно довел дело до конца, повредив судно, и трезво оценивай как мужество, так и огневую мощь противника. Во-вторых: старые оптические приборы на прицелах обладают очень плохой светосилой.

Когда мы вернулись на базу из этого похода, нам поставили специальные адаптеры, позволяющие использовать в прицелах современную оптику, и в дальнейшем они служили нам верой и правдой. Обычно за уроки приходится платить: в этом конкретном случае судно, которое с легкостью можно было потопить, действуй я с долей необходимой на войне безжалостности, ушло с незначительными повреждениями; больше того, мы могли серьезно пострадать сами.

Субмарины, как свои, так и чужие, журналисты часто изображают как бессердечные хищные существа, беспричинно убивающие беззащитных моряков с торговых судов. Те транспорты, которые атаковали мы, несли военные грузы, предназначенные, чтобы уничтожать наших солдат. А как известно, на войне все средства хороши, хотя я вовсе не уверен, что это относится и к любви. Так что вражеское судно вполне могло воспользоваться предоставленной ему возможностью и уничтожить "Сафари".

Суда-ловушки, замаскированные под торговое или рыболовное судно и используемые британцами во время Первой мировой войны для борьбы с подводными лодками, были рассчитаны именно на послабление со стороны субмарины в ее роли безжалостного разрушителя. Они представляли собой мирные суда, однако несли тяжелые орудия, замаскированные съемными щитами. В случае атаки подлодки команда спешно покидала корабль (по сути, для отвода глаз), спуская шлюпки, оставляя орудийные расчеты спрятанными за щитами. Если субмарина клевала на приманку и отваживалась подойти ближе, то щиты снимались, и субмарина заканчивала свой век в шквале огня. Все эти хитрости достаточно оправданны с военной точки зрения, но не способны вызвать прилив гуманности в душе подводника.

В нашем случае, как раз на случай подобных игр, чтобы дать команде время эвакуироваться, я сохранял определенную дистанцию. Это стало логической ошибкой, поскольку уровень нашего вооружения не соответствовал требованиям, выдвигаемым военными действиями.

После того как мы погрузились, старший из наших пленников, тот самый, с сединой и лысиной, подошел ко мне и вежливо поинтересовался, все ли прошло благополучно. Я ответил ему, что, к сожалению, далеко не все. Он казался искренне разочарованным.

Конечно, лихорадка боя не могла оставить пленных равнодушными, и они принимали участие в подаче снарядов к орудиям. Наверное, просто невозможно было не поддаться всеобщему энтузиазму.

Во время этого патрулирования мы больше не обнаружили ни одной цели. Чтобы подойти к Гибралтару, потребовалось очень много времени, поскольку днем приходилось погружаться, а ночью заряжать аккумуляторные батареи. Так что на боевую охоту совсем не оставалось времени.

Когда мы подходили к Гибралтару, рулевой доложил, что Николя, главный из наших пленных, просит разрешения поговорить со мной. Смысл его обращения состоял в том, что им всем очень хорошо на нашей лодке, им нравится и пища, и компания и они просят дать им возможность продолжить службу именно у нас.

Мне пришлось ответить, что, к сожалению, этого нельзя разрешить.

В Гибралтаре им пришлось нас покинуть - с карманами, полными сувениров и подарков, которыми их осыпал на прощание экипаж. За ними пришел военный патруль. База "Мэйдстоун" стояла у южного мола, и я сошел на берег вскоре после них, после того как доложил о прибытии субмарины. Я увидел нашу маленькую компанию под надежной охраной хорошо вооруженных солдат, которые не забыли обыскать пленных и самым тщательным образом опустошить их карманы.

Я поймал укоризненный взгляд Николя; он явно говорил: "Неужели ты нам не поможешь?"

Я отвернулся, словно ничего не заметил, и пошел своей дорогой, чувствуя себя последним из негодяев.

* * *

В Гибралтаре безошибочно ощущались признаки созревания еще одного конвоя на Мальту, и в начале августа мы вышли на его прикрытие. Весь второй день похода нам пришлось провести под водой, поднимаясь лишь на минуту-другую, чтобы по солнцу определить положение. Это уже можно было назвать настоящим прогрессом: совсем не хотелось находиться на поверхности дольше, чем необходимо.