Командировка

В одну из пятниц - мы договаривались уехать на выходные на дачу к моему приятелю - она не пришла ночевать. И дома ее не было. Последний раз мы разговаривали по телефону в конце рабочего дня.

Достался в комнате один и разливался соловьем. Пел ей в трубку, как люблю, как изнываю от нетерпения скорее ее увидеть. Наталья говорила из кабинета, там были люди, но по голосу ее, по тону я понимал, что она рада все это слышать, весела, любит, нервничает оттого, что ей мешают ответить мне. И вот она пропала. В субботу ее тоже не было дома. И в воскресенье...

Тяжело мне было падать с горы, на которую я взобрался. Все повторилось: бессонная ночь, полная прострация, видения ужасных сцен измены. Вдобавок, левая рука, онемевшая ночью, днем распухла, покраснела, и весь я начал чесаться, будто покусанный комарами.

Ужасно было не то, что она куда-то скрылась, а то, что не звонила. Значит, избегала говорить со мной, опасалась, что я заставлю ее немедленно явиться для объяснений. Вот уж точно сказано - гром с ясного неба. Ее исчезновение, и именно после нашего телефонного разговора, полного ласки и нетерпения, было столь нереально, что его можно было объяснить только какой-то умственной патологией. На этот раз подобное объяснение не принесло облегчения, более того, ее сумасшествие, как заразная болезнь, передалось и мне. В субботу с утра я поехал к своему приятелю Мише Воронову, соучастнику многих отроческих безумств; с ним мы пробыли весь день, поссорились, я наговорил ему столько обидного вздора, сколько может выдумать лишь не отвечающий за себя человек.

По дороге домой, в метро, я начал приставать к молоденькой девушке, видимо приезжей, абитуриентке, потому что вся сумка у нее была набита учебниками. Она слушала мои заунывные предложения с ужасом в глазах, но, наверное, посчитала, что в Москве так принято знакомиться. Иначе ночевать бы мне в милиции.

К утру в воскресенье, после ночи бреда, боль из левой руки переместилась обратно в плечо, спустилась кованым обручем в грудь и стеснила дыхание.

Я лежал на спине и ловил открытым ртом воздух, который еле-еле просачивался к верхушкам легких.

Как назло, телефон звонил беспрерывно - в этот день со мной решили дружески поболтать даже те, кто, как я думал, давно забыл мое имя.

Каждый раз я снимал трубку с замиранием сердца, а услышав не ее голос, извинялся, говорил, что болен, идет врачебный консилиум, и нажимал на рычаг. Целый день я с мазохистским рвением перемалывал наш прощальный разговор с Натальей, уверял себя, что, слава богу, это конец, продолжения быть не может, если я прощу ей такое издевательство, то буду самым ничтожным человеком, мокрицей, тлей, проще уж мне влезть на крышу и сигануть вниз головой с шестнадцатого этажа. Я говорил себе, что имел несчастье полюбить пустую, развратную женщину, и это случилось потому, что сам я подонок.

На самом донышке моей души, где-то под ребрами, таилась еще маленькая надежда: вот объявится Наташа и вдруг все неожиданно и хорошо разъяснится. Дешевый самообман - кроме несчастного случая, никакого устроившего бы меня объяснения быть не могло. Я бы хотел, конечно, чтобы она попала под машину, только вряд ли она попадет. (Сейчас припомнил любопытную деталь: утром в субботу, когда ехал к Мише Воронову, я ослеп, не совсем ослеп, както ориентировался, но не видел лиц, станций метро, газетных строчек, ничего.)

Наталья Олеговна позвонила в воскресенье около девяти вечера.

- Здравствуй, милый! - тусклый голос, усталый.

Вернулась.

- Здравствуй, родная! - Я с огромным трудом высасывал остатки кислорода из комнаты.

- Я сейчас прибегу к тебе.

- Не стоит, у меня гости.

- Кто, Витенька?

- Родственники. Дядя, две тети - все собрались.

Ты где была?

Она поперхнулась чем-то.

- Ой, Витенька, позвонила Люда, попросила срочно приехать. Я помчалась, а у нее, оказывается, брат погиб. В Загорске. Такой ужас - молодой парень, двадцать лет, попал под напряжение. Ну, мы сразу туда и поехали. Похороны, поминки - это ужасно, Витя! Я сейчас вошла в квартиру и прямо свалилась. Только и смогла твой номер набрать.

- В Загорске телефонов нету? Пятнадцатикопеечных?

- Ты пойми, Витя, милый...

Вот и объяснение. Вот оно!

- Тала! - позвал я, как мог, миролюбиво и спокойно. - У меня тут гости, сама знаешь... А ты ложись, отдыхай. Завтра я тебе позвоню. Хорошо?

- Может быть, когда они уйдут, я...

- Не надо. Я тоже чего-то устал. Спи спокойно.

- Как хочешь, Витя. Целую тебя!

- Прощай!

В понедельник подвернулась эта командировка.

За один день я все оформил, успел купить билет, забронировал номер и т. д. Вертелся как бешеный.

Быстрей, быстрей! Из Москвы, от наваждения. Прощай, Наталья. Прощай, прощай! Слава всевышнему, все я выдержал, все перенес и остался цел...

19 июля. Среда

Песенка моя не спета.