Командировка

На «Чертановской» Стас вышел, офис недавно переехал из центра в Тмутаракань. Серенькое, неумытое здание находилось в пятнадцати минутах ходьбы от метро. Дорога шла вдоль оживленной улицы. По настоятельному совету Иннокентия, каждый должен был находить каждый день пятнадцать минут уединения. Кстати, эти пятнадцать минут можно провести где угодно — в толпе, на митинге: уединение заключено в тебе самом и не зависит от окружения. Молодой человек размашисто шагал по тротуару. Падали редкие капли дождя вперемешку со снежинками. Одна из снежинок упала ему на нос и, став колом, не таяла. Стас недовольно хмыкнул носом, снежинка нарушила уединение, дойдя до офиса, он внутренне улыбнулся — похоже, у него начало получаться параллелить несколько дел сразу (в материальном мире он топал на работу, в ментальном практически достиг уединения), а это уже попахивало выходом на новый уровень. Остановившись перед входом, Стас, тряхнув плечами, смахнул с себя капли и, пройдя под стеклянным куполом, приложил пропуск к считывателю. Система зафиксировала вход в здание. Вообще, система была очень умная. Датчики стояли повсюду и фиксировали всё: время прихода, ухода, перекуры, время, проведенное в столовке, просиженное в уборной. Если за день набиралось больше полутора часов простоя, сотрудник получал первое предупреждение. Еще полторашка — второе, вместо третьего — вызов к начальству. «Фикус Индастрис» совместно с новейшей системой давно приучил сотрудников все делать быстро. Но свободу можно обрести даже в застенках. Стас кивком поприветствовал коллег, с некоторыми поздоровался за руку. Рукопожатие усиливает обмен не только кишечными палочками, но и энергиями. Иннокентий особенно настаивал на том, что нужно здороваться с теми, у кого ты хочешь что-то позаимствовать, имелось в виду, конечно, личностное качество. Ты получаешь то, что нужно тебе, взамен предлагаешь что-то свое, при этом никто ничего не теряет, а все только приобретают. А это уже гармония.

Дойдя до рабочего места, Стас включил комп, в животе что-то неприятно булькнуло, как будто съел что-то несвежее. Зазвонил телефон, на экране высветились ненавистные буквы — «К-У-В-А-Л-Д-И-Н». Выслушав собеседника, Стас залез в ящик стола и, прихватив папку, потащился на третий. Кувалдин сейчас будет топать ногами, кидаться, как тигр… «Хотя почему тигр? — остановил сам себя молодой человек. — Тигром Кувалдин был в прошлый раз, в этот раз будет… бульдогом…»

В лифте Стас поправил галстук, зачем-то дыхнул на зеркало, оставив на нем мутный след, и представил Кувалдина в наморднике и с поводком на шее. Кувалдин продолжал кидаться, разбрасывал вокруг себя слюну, чуть было не дотянулся до Стаса и не порвал ему штанину.

Выйдя из лифта, молодой человек взял себе заметку: «Спросить у Иннокентия, как научиться игнорировать Кувалдина». Можно, конечно, попробовать «Водный поток». Техника безотказная, Стас уже не раз применял её дома — и, нужно сказать, не без успеха, хотя последнее время стена воды уже не так надежно защищала его от Светки. Стас даже подозревал, что Светка тоже таскалась на какие-то тренинги.

Кувалдин продолжал гавкать, даже когда Стас вышел из лифта. Конечно, Кувалдин — не Светка, тут нужна защита помощнее. Подойдя к кабинету, Стас помялся, но тут снова вспомнил про своего учителя — у Иннокентия и против Кувалдина найдется какая-нибудь методика, он её обязательно освоит и станет относиться к Кувалдину ровно, а может, даже покровительственно, доброжелательно, чем черт не шутит. А однажды… однажды вообще все будет по-другому: внешние раздражители, типа Кувалдина или Светки, просто перестанут для Стаса существовать, Стас окончательно пробудится, жизнь его станет совершеннее, он навсегда покинет свою раковину и, наконец, совершит восхождение на олимп совершенства.

Там его, конечно, уже будет ждать Иннокентий, вместе они будут сидеть, курить бамбук и ждать, когда к ним подтянутся другие.

Старушка-путешественница

— Матерь Божья, а грохочет-то как! — Евдокия Михална выглянула из окна вагона и перекрестилась, сжав сморщенные, с синими прожилками губы, посмотрела вниз железнодорожной насыпи и на всякий случай подоткнула кулачок под подбородок — уж очень волновалась за зубы, вернее, за их заместителя: раззяву поймаешь и всё, пиши пропало, разлетится вдребезги, а за него уплочено! Хотя что уж теперь…

Согнувшись над столиком, старушка нацарапала в раскрытом блокноте четыре цифры — 5960.

— Ох, много, много, — запричитала она. — Это ж надо, в такую даль занесло… Дома-то что не сидится…

В вагоне было шумно, пыльно, но как-то по-домашнему. Проводница, толстая бабища, растопырив ноги и упершись плечом в стенку вагона, копошилась в мешке с бельем. Новосибирск — большой узел, многие вышли, оставив ей грязные простыни и полотенца.

Евдокия Михална занимала крайнюю полку возле туалета и была этому несказанно рада. И на боковушку билет еле достала, а задержись она день-другой?.. Ох, и делов бы наделала… Но сейчас, слава те, Господи, ехала… и ехала аж пятые сутки.