Командировка

Мокрый не договорил, стены, в которых они находились, вдруг затряслись, Мари уперлась во что-то руками, потом вцепилась в Мокрого — их временное пристанище взмыло вверх и поплыло по воздуху. Мокрый, вертя головой во все стороны, казалось, был ошеломлен не меньше Мари, но в его глазах, помимо страха, светился еще и неподдельный восторг! Они оказались на дне чего-то похожего на гигантский ковш. Ковш некоторое время поболтался над конвейером, как бы прицеливаясь, потом раскрылся — и они полетели… Вниз! Навстречу ленте конвейера! Приземлились они, что называется, мягко. Мари лежала, боясь пошевелиться. Конвейер внушал ей ужас. Мокрый был, как всегда, в своем репертуаре, вел себя неожиданно и беспардонно. Оправившись от полета, молодой человек с интересом лазил по телам, все осматривал, шевелил, ощупывал. Наконец, подполз к бездыханному телу Мари.

— Ты что, сдохла? — Мокрый похлопал её по щекам. — Спящая красавица?!

— Отстань, — простонала Мари. — Я не хочу! Я не буду во всем этом участвовать! Я боюсь! Я, в конце концов, женщина!

— Нашла когда вспомнить! — прокудахтал Мокрый. — Может, ты ею когда-то и была… но не сейчас, подруга. Лучше смотри, сколько здесь всего интересненького! — Мокрый опять отполз от нее и стал осматривать очередное тело. — Ты гляди-ка, какая чистенькая, аккуратненькая, ночнушечка в мелкий цветочек. — Мокрый разглядывал какую-то бабушку. — А я думал, у таких сразу экспресс в одну сторону!

Мари возмущенно посмотрела на Мокрого.

— И все-таки можно хоть чуть-чуть поуважительнее относиться ко всем этим… людям!

— Ага, — кивнул головой молодой человек.

— И можно потише, — прошипела Мари. — Мы же здесь не одни!

Предупреждение, если и подействовало, было сделано слишком поздно: лампы над их головами ярко заморгали. Мокрый упал, растянулся на телах, принимая неподвижно-дурацкую позу. Мари последовала его примеру. Тот же самый ковш, который скинул их на ленту, направился к Мокрому, подцепил его за шиворот, молодой человек снова взмыл, поболтался в воздухе, после чего ковш опустил его на пол. Мари не шевелилась. Хотя, конечно, притворяться было бесполезно. Если вычислили его, значит, доберутся и до нее. К тому же это было не по-товарищески. Девушка, собравшись с духом, подгребла к краю ленты и стала наблюдать.

Мокрый, широко расставив ноги и по-деловому подбоченясь, стоял перед двумя охранниками и тыкал им в нос какую-то красную книжечку, которую Мари раньше не видела. Молодой человек что-то доказывал. До нее долетали скудные обрывки фраз: «Свобода… пресса…» — и еще какая-то белиберда.

Мокрый сражался, как тигр, но на амбалов, похоже, ничего не действовало — ему заломили руки. Мари в ужасе закрыла глаза и уткнулась в чье-то плечо, замерев в позе страуса, — не дыша и боясь даже шелохнуться, она ожидала, что будет дальше. Мокрый тем временем вывернулся, рванул к контейнеру, вскарабкался наверх и стащил плохо соображающую Мари вниз.

— Окей, окей, — поднял руки Мокрый. — Я — ваш! Только она пойдет со мной! — В голосе его звучал металл.

Ошеломленная Мари не верила своим ушам — даже сейчас Мокрый умудрялся диктовать свои условия!!

Смотрители переглянулись, о чем-то посовещались, вытащили что-то типа пейджера, с кем-то переговорили и утвердительно кивнули головой. Одним больше, одним меньше. Похоже, им тоже не терпелось поскорее избавиться от шебутных нарушителей.

Все, что было после, Мари помнила плохо. Их куда-то отвели. Бородавочник, лабиринты и коридоры — все осталось позади и исчезло. Она очнулась на кровати в совершенно незнакомом помещении. Мокрого поблизости не было. На столе рядом с кроватью она нашла записку довольного странного содержания:

«Ушел в редакцию, буду вечером.

Надеюсь, простишь, что пришлось тебя похитить!

P. S. Чмок!

Твой похититель,

Мокрый».

Глава 5 Финишная

— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! — Стены редакторского кабинета сотрясались, стекла в окнах гудели. Все сотрудники редакции «Ой-Ли-Дейли» притихли, словно мыши, как только спецкор Виталий Мокрый, только что вернувшийся из командировки, был вызван в кабинет главного редактора.

— Ты что за цирк устроил?! — взвизгнул редактор. — Ты хоть понимаешь, на какой риск я пошел, отправляя тебя в эту… командировку?! Сколько мне пришлось инстанций пройти, сколько всяких разрешений получить. — Петр Тимофеевич, как второсортная актриска, в отчаянии заломил руки.

Виталий Мокрый был невозмутим — как всегда, невозмутим. Он был лучшим — и многое этим объяснялось: его уверенность, авантюризм, готовность лезть туда, куда другой не полезет. То, что он лучший, знал, несомненно, он сам, знала вся редакция и знал его шеф — Петр Тимофеевич Оглоблин, иначе не отправил бы именно его в эту командировку, не прошел бы все инстанции, не добился бы всех разрешений, не придумал бы легенду с утопленником и т. д., и т. п.