Командировка [litres]

— А почему тротиловая? Может, граната?

— Нет. Когда я работал в Афгане, доводилось видеть наших ребят, обезглавленных духами. Обычно так духи добивали раненых. Чтоб голова отлетела.

Ни Михаилу Спису, ни, тем более, Ивану Григорьевичу труп не требовался: мертвый ничего не скажет.

— Вот моя работа, — говорил Вася, поднимая с пола оторванный палец. Второй был в сейфе. На втором был белого металла перстень с изображением дракона.

Палец с перстнем Михаил бросил в полиэтиленовый пакет. Пакет спрятал в карман.

Вчера в микроскопной видели только Васю: он один здесь работал. Чем занимался, знали двое: Иван Григорьевич и Михаил Спис. Задача была поймать охотника за секретами фирмы «Гурико». Операция не удалась: взломщик сейфа был мертв.

— Его, товарищ майор, добили, — высказал свое предположение Вася.

— По всей вероятности, да, — согласился Спис. — Но кто?

— Кто пустил его в микроскопную, — уверенно сказал Вася. — А пустить мог кто-то из охраны. Вероятнее всего, майор Шелудько.

Шелудько потребовал вызвать милицию. Но так как лаборатория находилась на территории военного завода, а Союз офицеров взял на себя его охрану, а значит, и лабораторию, то милиция всякую ответственность с себя снимала.

Опыт вызова милиции уже был. Когда разбили микроскоп, в тот день никто из милиции не приехал: сослались на отсутствие бензина. Впрочем, можно было добраться и рейсовым автобусом, но связываться с Союзом офицеров милицейские хлопцы не пожелали. Вскоре взломщик сам объявился, так что надобность в его розыске отпала.

И теперь разыскивать было некого — взломщик валялся около сейфа с оторванной головой. А кто ему к затылку приставил тротиловую шашку, сам он уже никогда не признается.

— Признается майор Шелудько, — настаивал Вася, обращаясь к Михаилу Спису.

Люди Списа, в недавнем прошлом военные дознаватели, уже вели допрос, выясняли: если не сам Шелудько, то его напарник старший лейтенант Дрозд добил раненого.

Вася не унимался, он был возбужден, на него нашло вдохновение, говорил, что замечал:

— Товарищ майор, и еще одного ключа нет.

— Что за ключ?

— Которым открывают решетку. Не открыв решетки, не попадешь к сейфу.

— А где ключ должен быть?

— Под правым подоконником. Там есть тайничок, но этим тайничком раньше никто не пользовался.

— Тогда и ключа там не должно быть.

— А со вчерашнего вечера — должен. Я его туда положил. По приказу Ивана Григорьевича.

— Кроме тебя, кого он еще посвятил в этот тайничок?

— Женю.

О том, что перед отъездом в Москву Иван Григорьевич посетил в больнице Женю Забудского, Михаил знал, но зачем он сообщил ему, где хранится ключ, все прояснилось только сейчас. Значит, Женю посетил в больнице и тот, кто сейчас лежал обезглавленный.

В дежурке, куда вернулся Спис, дознаватели допрашивали майора Шелудько. Тот возмущался несанкционированным допросом, требовал вызвать представителя прокуратуры.

— Вызовем, — пообещал Михаил. — Но сначала вы назовите того, кого вы пропустили ночью в лаборантскую.

— Он сам проник. У него были ключи.

— Тогда вы зачем?

— Виноват. Проспал.

— А взрывчатку к затылку… не проспали?

Один из следователей заметил, как у майора дрогнули зрачки.

— Молчите, тогда мы вынуждены будем пригласить прапорщика Полупана.

При упоминании этой фамилии Шелудько сник. Многие знали: если подозреваемый попадает в руки этому специалисту, то уже через несколько минут говорит все, что у него запрятано в самые глубинные уголки души. Один вид прапорщика вызывал у подозреваемого животный страх. У Полупана были не руки, а лапы, и когда он опускал их на плечи подозреваемого, следователи обычно покидали камеру — чтоб потом не снились кошмары. Говорили, что прапорщик Полупан доводится то ли внуком, то ли даже правнуком старшины по прозвищу Бармалей. Тот старшина когда-то служил при ленинградской гарнизонной гауптвахте. По свидетельству служивших в Ленинграде в те времена — а это были сороковые — пятидесятые годы, — кто попадал к Бармалею, больше никогда не нарушал воинскую дисциплину. Полупан служил в одной из комендатур Группы войск в Германии. После высылки советских войск из ГДР уволился в запас и вернулся к себе на родину, в Прикордонный, стал бойцом военизированной охраны.

Об уникальных способностях прапорщика Полупана знал полковник Ажипа. «Хлопец, видать, казацкого роду, — говорил он своим ближайшим друзьям. — Подозреваю, что это его предка увековечил Тарас Григорьевич Шевченко в своей знаменитой поэме “Гайдамаки”. А гайдамаки, как известно, от друзей и недругов требовали правды и только правды».

После близкого общения с прапорщиком Полупаном люди, как правило, уже больше никогда не врали.

Шелудько знал, какой это уникальный следователь, — прапорщик Полупан. Охранник признался, что за тетрадь, которую ведут Гурин и Коваль, ему пообещали доллары.

— Мне было велено пропустить умельца и выпустить, — говорил он, уже ничего не скрывая от дознавателей. — А когда ему оторвало пальцы, мне ничего не оставалось…

— А кто велел?

— Не знаю… Мне дали аванс…