Командировка [litres]

— Строили выставочный зал, — объяснял ему Алеша. — До перестройки не успели завершить, и тогда было дано указание: весь долгострой продать, пусть даже за бесценок. Вот Андрюшка и отхватил почти задаром.

— То есть?

— Озолотил, кому полагается, ручку — и выставочный зал достался ему в сто раз дешевле номинальной стоимости.

— Ну а если придут красные? — намекнул на старый анекдот.

— А мы и есть те самые красные. — Широкое жизнерадостное лицо Алеши расплылось в добродушной улыбке. — Только мы ни у кого ничего отбирать не станем. Назовем реальную цену, пусть частник доплатит. А вообще-то они сами вернут, что купили за взятку. Мы же их освободим от ранней смерти. Как вам известно, в бывшем Союзе самая высокая смертность среди банкиров и предпринимателей. Статистика хоть и сволочная наука, но тут она, как нигде, точна. Каждый третий бизнесмен не доживает до своих сорока лет. И что удивительно, сами они убивают друг друга. Если совместным капиталом владеют хотя бы двое, значит, рано или поздно один из них лишит жизни своего компаньона. В Америке говорят: был бы собственник, а смерть не заставит себя ждать.

Бывший капитан знакомил разведчика с секретом ранней смерти местных бизнесменов. Оказывается, в нынешней службе госбезопасности существует порядок отстрела быстро богатеющих (а быстро богатеют на воровстве). Вот спецподразделение их и отстреливает. Отстреливает аккуратно, не оставляя следов. Прокуратура начинает следствие. А там — новые отстрелы. Старые постепенно забываются.

— Служба отстрела есть в любом государстве, — говорил Саша. — Это чтоб бандит или вор не стал президентом, иначе он разгонит и саму госбезопасность.

Некоторое время шли молча, рассматривая дорогие иномарки.

— Вот почему, — заключил Дубогрыз, — кто осознает, что лучше быть живым, чем мертвым, тот добровольно расстанется со своим сверхбогатством.

— А что — может и не добровольно?

— Само собой. Во всех остальных случаях. Сверхбогатый человек, я так вам скажу, Иван Григорьевич, самое страшное животное: чем оно больше имеет, тем алчнее. А самых алчных не убивают, их отстреливают. Для этого и существуют спецподразделения.

Откровения Дубогрыза наводили на мысль, что в нашем государстве без диктатора — красного или рыжего — никак не обойтись. Кто-то же должен отдавать приказания на отстрел.

По дороге затронули еще и тему перераспределения национальных богатств.

— Вот населению роздали сертификаты, — говорил Алеша. — А что вышло? Шутка. В России пошутили — на Украине шутку повторили. А шутка в экономике кровью пахнет.

— И Андрей Колеса вам устроит гражданскую войну?

— У Андрюши, Иван Григорьевич, наши, коллективные деньги. Того частника надо опасаться, на кого батрачат. Если человек хапнул из общего корыта больше других, да он вам за это хапнутое горло перегрызет. Если попытаетесь у него это хапнутое отнять.

— Значит, впереди война?

— Почему? Далеко не все хапали, а лишь те, кто стоял близко к общественному богатству. И то не каждый хапал. Жил, как многие.

— Но жить зажиточно — разве это грех?

— Греха, Иван Григорьевич, нет, если ты хорошо зарабатываешь своей головой и своими руками, не отнимаешь у другого, и конечно же не делишь, что не делится.

— А что не делится?

— Отечество.

— И тем не менее делят… Уже разделили.

— Беда наша, Иван Григорьевич, что гребем под себя, не задумываясь. А думать нам мешают. Тот же телек. Уткнется человек в «ящик», и «ящик» всем, кому не лень, мозги полощет. Раньше были свои проповедники, потом они наворовали, стали бизнесменами. Теперь модно приглашать из-за бугра. А им платить надо, да не мелочью. Вычтут они из нас, но, вероятней всего, из наших детей.

Иван Григорьевич ждал, что сейчас он зацепит проповедника Смита, что-то колкое бросит в его адрес. Не зацепил. Но то, что эти мысли страстно излагал изгнанный из армии сторонник неделимого Отечества, было старому разведчику как бальзам на сердце. Крепла уверенность, что и сын, ровесник Дубогрыза, поймет, почему отец не уклонился от борьбы, не оставил поле боя. Он скажет сыну, что он опять счастлив — он сражается, и здесь, у себя на родине, в этой борьбе он чувствует плечо товарищей…

Под стать Алексею Дубогрызу оказался и Андрей Колеса, постсоветский частник.

— О вас, Иван Григорьевич, я много наслышан, — говорил он, крепко пожимая руку. Его рука была сильной, хваткой, с мозолями — рука мастерового человека.

Главе «Автосервиса иномарок» не было и тридцати пяти лет, но его старили залысины с проседью, усталые карие глаза выдавали чем-то глубоко озабоченного человека: роль богатого, видимо, давалась ему нелегко.

Гостей он тут же пригласил к столу, разлил по чашкам дымящийся кофе, стал рассказывать о священнике, который поехал за американцем.

— Отец Артемий — наш давний товарищ, — говорил он, обслуживая гостей. — С мистером Смитом, как мне показалось, у них установились доброжелательные отношения. Спорят, конечно, чья религия лучше. Ну да это их культовые споры. Словесная, так сказать, разминка.