— Ночью?! — воскликнула она. — Ну, в день свадьбы не до "этого" было, — магичка понизила голос до шепота. — А позавчера где-то на десятой вечерней грозе, я ему и говорю "иди в кровать дорогой, поэкспериментируем"…
— Ну?! — я подалась вперед от нетерпения.
— Что "ну"? До утра и экспериментировали. С заклинаниями! Столько нового и полезного изобрели, а вот до "главного" так и не добрались! — маленький кулачок ткнулся в деревянный бок телеги.
— С ума сошла? Ты бы ему еще на рыбалку сходить предложила! Это же Мужчина, они иносказательные выражения буквально понимают… Что? Эй, не реви! — я похлопала ее по плечу и заозиралась в поисках подмоги. Никогда не умела истерики купировать. Пощечину ей что ли дать?
— Я-а и предложила рыбку в кроватке половить, а о-он… Он небольшое о-озеро в кровати устроил, ножки от стула на удочки пустил, занавеску на лески, а мои сережки на крючки… И червей с заднего двора принес. Ведро! То, без дна которое… ы-ы-ы…
Они разведутся быстрее, чем я планировала. Им семейный психолог нужен, ускоренные курсы Камасутры и пособие по начальному сексуальному образованию. А еще Великий Гудвин с мозгами для братца. Или… Развод к лучшему? Я представила черные тучи на небе Иного, метеоритный дождь и кислотные озера… Забыли о разводе!
— Слушай, ты бы ему так и сказала — иди, мол, деланием детей займемся! — осенило меня.
— Ска-а-зала! — проныла Дорджина.
— И?!
— Дела-а-ли вчера-а всю но-очь! На кладби-и-ще… — магичка плотно села на истерику. Пока не выплачется, не успокоится.
— Где?! — я не поверила своим ушам.
— На кла-адбище, — повторила девушка. — Он ска-азал, что живых людей мы на опыты бра-ать не можем, поэтому возьмем тру-упы… Мы и взя-али и детей делали…
— С ними?! — еще чуть и мозги у меня вскипят, а брови на около иную орбиту от удивления выйдут.
— Да нет же! И-из них… Хо-очешь покажу что получило-ось? — девушка просияла.
Что-то где-то смачно грохнуло. Мы обернулись, чтобы увидеть, как в облаке пыли оседают обломки повозки Профессора. Предложение Дорджины опоздало. То, что у них получилось, решило познакомиться с миром…
Раздался рев, мало похожий на плачь младенца. Следом стремительный водопад ругательств. В разъяренном голосе мужчины с трудом угадывались знакомые Профессорские интонации.
— Куда? — орал он. — Стоять! Я сказал, не надо тебе к маме! Не надо! Да что же это за ребенок такой! Стоять или опять за цепь посажу за плохое поведение!
У маме? Мы с Дорджиной переглянулись. Девушка на глазах побледнела, дыхание у нее стало частым, глаза закатились, и она начала заваливаться на бок. Очаровательно… А она мне его показать хотела! Похоже, знакомиться и общаться с "ребеночком" можно только тогда, когда помимо моральных норм его крепкая цепь держит!
Я плеснула в лицо магички водой, крикнула, чтобы она присоединялась ко мне, если придет в себя, спрыгнула с телеги и побежала в направлении непрекращающейся ругани. Менялось исключительно содержание объемных многоступенчатых конструкций:
— Да куда ж ты прешь?! Не видишь — люди стоят… сидят… лежат… Да не торопись ты, хвост оторвешь, крылья сломаешь!
Крылья? Хвост?! Кого они там наделали, черти малолетние!
— Что происходит? — ко мне, прячущейся за повозкой уже недалеко от места происшествия, присоединился Кару, Кзекаль и Аайю. Блин, нашли справочное бюро!
— Да счастливые влюбленные наши три ночи детишек делали-делали и наконец доделали! — пояснила я.
— Чего?! — одинаково изумились парни.
— Того… — вымолвила я, потеряв к диалогу интерес.
В пространстве между двумя нагруженными скарбом телегами показалось то еще чудовище! Увидев, его создатели "Чужого", "Челюстей" и "Хищника" от зависти повесились бы на жевательной резинке под потолком киностудии. Теоретически ребенок Дорджины и Профессора принадлежал к сильной половине населения Иного, но только теоретически. Сильный мужской обнаженный торс наводил на такие мысли, но ввиду наличия штампа "мэйд ин мой бестолковый брат", я гарантировать ничего не могла. Помимо торса, как уже было упомянуто мужского индивидуум… ну, сложно мне от него взгляд отвести… обладал двумя белыми крыльями, сделанными из простыней и необструганных веток дерева. На лбу чудовища расположились аж четыре рога: два козлиных и два бараньих. Рук, кстати, тоже было четыре, а вот глаз почему-то всего три, видимо парой третьему глазу служило пятое ухо, вместе со собратьями росшее на абсолютно гладкому черепе. Опиралось дите на две ноги и трехметровый хвост, азартно подметающий кисточкой землю. На шее ребеночка красовался ошейник, к которому крепилась цепь, чей конец находился в руках усталого и помятого Профессора.
— Мать моя… — выдохнули земо. — Чем они его делали?!
— Лучше не спрашивайте, — я схватилась за голову. — Точно не тем, чем обычно!