Командиры мужают в боях

В минометную роту я послал помощника начальника штаба Иванникова, чтобы он помог там все привести в боевую готовность на случай возможной контратаки. Лейтенант взял с собой телефониста и побежал. В это время Шепрут доложил, что фашисты подтягивают свежие силы.

Связь с командиром полка и 2-м батальоном была нарушена. Влиять на ход боя я почти не мог. В моем распоряжении оставалась лишь поредевшая минометная рота. Помощи ждать неоткуда: из-за отсутствия связи Никому не доложишь об обстановке. Посыльный будет добираться до штаба полка долго. Да и вообще дойдет ли?..

Как удержать курган?

Шепрут снова донес, что противник продолжает накапливаться. Появились танки.

— Роты готовы к отражению контратаки, но сил мало, — сказал он.

— Николай, передай всем: помочь ничем не могу. Пусть надеются только на свои силы, но курган мы сдать не можем. Сейчас с комиссаром пойдем в роты, он в третью, я в первую.

Ильин, слушая наш разговор, держал в руке автомат и механически переключал переводчик вида огня то на одиночный, то на автоматический. Нервничал.

Нефедьев сидел неподвижно и дымил цигаркой, но как только я передал трубку телефонисту, решительно встал и широким жестом огладил гимнастерку:

— Ну, Иван, пойдем?

— А я что буду тут делать? — спросил Ильин.

— Поддерживай связь с ротами. Найди способ доложить об обстановке командиру полка.

Михаил Иванович воспринял это распоряжение без энтузиазма. Чувствовалось, что ему тоже хотелось быть в роте, потому что сидеть и ждать, чем кончится эта, вероятно последняя, контратака, по себе знаю, невмоготу. Когда видишь противника и как-то участвуешь в бою — легче.

Прихватив по две цинки с патронами, Нефедьев со своим ординарцем сержантом Чмырем, а я с Кузьмичом двинулись к вершине кургана. «Надо бы попрощаться», — мелькнуло в голове, но что-то удержало меня сделать это.

Стрельба на высоте усиливалась. Огненные трассы — зеленые, желтые, красные — тянулись в обе стороны. Рвались снаряды. Видимо, били фашистские танки, а может быть, неприятель вытащил пушки на прямую наводку. Открыла огонь и наша минометная рота. Иванников! Сумел все-таки наладить связь…

— Шире шаг, Кузьмич, а то мы ни черта не видим!

Кузьмич, тяжело дыша, догнал меня и совершенно не к месту рассказал:

— А у одного красноармейца из хозвзвода жена заболела; положили в психиатрическую больницу, а у них четверо маленьких детей…

Я не успел ответить что-либо Кузьмичу; вокруг начали рваться мины. Мы скатились в воронку, благо их было здесь предостаточно.

Еще кто-то, чертыхаясь, с размаху плюхнулся в эту же выемку. Это был Кирин, спешивший на курган в свою левофланговую роту.

— У тебя есть связь с Долговым? — первое, что спросил он.

— Уходил, не было.

— Немцы прут с танками, опять бутылками будем отбиваться. Говорили, будет с нами действовать танковая бригада, а ее почему-то нет.

Когда Кирин был взволнован, он заикался.

— Большие потери у тебя? — в свою очередь спросил я.

— Никогда та-ак много не терял…

Обстрел не прекращался.

Мы выскочили из воронки и перебежками, насколько позволял груз, продвигались к высоте. Вот наконец и позиция 1-й роты.

Кто успел выкопать окоп почти в полный рост, кто — помельче. Мы с Кузьмичом залегли в какой-то неглубокой ложбинке. Кузьмич сразу же принялся раскрывать цинки, а я взглядом начал искать Колядинского.

Гитлеровцы шли густыми цепями, ведя на ходу сильный огонь. В сумерках казалось, будто прямо на тебя надвигается масса мигающих светлячков. Впереди пехоты ползли шесть танков, и еще несколько танков, появившихся правее, устремились на батальон Кирина.

Фашисты, находившиеся в траншеях, тоже стреляли.

Кто о чем думал в эту минуту — не знаю. Мне кажется, каждый выбирал цель и бил, бил, бил, стараясь не промахнуться. Только так можно было выполнить задачу и остаться живым.

Заговорили пулеметы Самохина. Страшное для неприятельской пехоты оружие. Атаковавшие падали: одни, словно споткнувшись, головой вперед; другие, надломившись, будто кто-то невидимый ударил их сзади под колени; третьи, словно в раздумье, нерешительно…

Напряжение боя все нарастало. Вражеские танки были уже совсем близко. По вспышкам видно, что расчеты ПТР ведут огонь, но ни одна из шести машин пока что не подбита.

Кузьмич что-то пробормотал и сунул мне противотанковую гранату. Просто удивительно, где у него все это помещалось, — и оружие, и сухари, и вода.

Огонь гвардейцев достиг наивысшей плотности. Неприятельская пехота в какой-то миг дрогнула. В этот момент вспыхнул один танк. Потом загорелся второй. Остальные, продолжая стрелять, попятились. Немецкие солдаты стали прыгать в окопы, их огонь постепенно слабел.

Трудно передать чувства, которые владели нами: оказывается, можно бить танки и из ружья! Последняя в тот день контратака была отбита.

Весь в копоти и в пороховом дыму примчался Колядинский:

— Все в порядке, товарищ гвардии старший лейтенант!

В ответ на этот короткий рапорт я крепко стиснул ему руку.

— Идемте ко мне в щель, успели отрыть, — все еще задыхаясь, проговорил он.