Командор

… Но Петербург строился на костях. Люди мерли, как мухи, а на их место гнали новых и новых. За грандиозностью задач никому не было дела до чьей-то судьбы.

… Великий Государь, отец Отечества, а подданным приходилось весьма несладко, и за провинность легко можно было лишиться живота.

… Соратники, птенцы гнезда Петрова, а приглядишься — казнокрад на казнокраде, ничуть не лучше моих современников.

… И многое, многое другое. Раем на Руси и не пахло, несмотря на обилие побед и грандиозность свершений.

Или победы государства вовсе не означают улучшения жизни его граждан?

Впрочем, рост личных свобод тоже не всегда укрепляет государства. Пример — та же Россия конца двадцатого века. Свобод стало не в пример больше, чем за последние триста лет, а в итоге — разгул преступности, гибель вековых ценностей, и в конечном счете превращение государства из сверхдержавы в большую банановую республику без бананов.

Стал ли я свободнее, чем был? Вряд ли. Свобода, как и все в этом мире, в основе понятие материальное. Нет денег — нет свободы. Любой богач из тех, кто сейчас вынужденно выполняет мои приказания, мог при желании упрятать меня за решетку безо всякой вины, убить, не понеся никакого наказания, а о попытке судится с ним и говорить не приходится. Глупо — как останавливать поезд, упираясь руками в локомотив.

Духовная же часть свободы вообще не зависит от официоза. Душа может быть свободна в тюрьме, а может быть скованной и на воле. Никогда мы не жили такой богатой духовной жизнью, как во времена застоя, и никогда она не была столь бедна, как в эпоху бесконечных демократических перемен. Вернее любых спущенных сверху директив живую душу в человеке убивают разноцветные бумажки, именуемые деньгами. Животные довольствуются тем, что необходимо для жизни. Беспрерывная погоня за материальными благами ставит человека ниже животного.

Нет, я не проповедник всеобщей нищеты. Ничто не унижает так, как бедность. Но все-таки деньги должны быть средством, а не целью.

Или мне, с моими ортодоксальными взглядами, эпоха Петра придется в самую пору? Так сказать, человек, обретший свое время.

Интересно, что в любом историческом времени никто не хочет быть внизу. Крестьянином, рабочим, строителем, холопом. Но неужели я, получивший звание капитана в тысяча девятьсот девяносто первом году, не смогу дослужиться до какого-нибудь поручика в году тысяча семисотом? Генерала с моей фамилией при Петре вроде бы не было, да и ни к чему мне такой чин. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Но вдвойне плох тот, который в мечтах забывает о реальном воинском долге.

Грядущие знания не гарантируют успехов в прошлом времени. Тактика, которой долго и не без успеха учили меня, не рассчитана на шпаги, кремневые ружья, дульнозарядные пушки. Развернутые цепи, атаки перебежками, фланкирующие и кинжальные пулеметы, — это все вещи, время которых еще не пришло. До автоматического оружия, воздушных десантов, авиации, бронированной техники человечеству еще жить да жить. Сейчас же учения наверняка сводятся к бесконечной маршировке под барабан, а бой — к действиям в сомкнутом строю. Один человек в подобных случаях почти ничего и не значит.

Будь я один — отправился бы в Россию без малейших колебаний. Про своих ребят я молчу — они все в состоянии добиться того же, что и я. Нам не привыкать к службе, тем более когда в ней виден смысл.

Ярцев? Но неужели штурман гигантского лайнера не сможет стать капитаном крохотного, по меркам двадцатого века, фрегата? Глупый вопрос. Управляется же он сейчас с бригантиной!

А бизнесмены…. Они так долго и высокомерно твердили, что удача в руках самого человека, что им будет только полезно проверить собственные рассуждения на практике. Может, кто и выбьется в люди. А не выбьется, так по той же логике сам и виноват. Шанс был дан…

Но куда девать женщин? Забудем пока о тяготах пути через океан, а затем через Европу. Что им делать на родине? О равноправии полов еще не думали и самые смелые вольнодумцы, заработать на жизнь сами они не смогут, а мужья есть не у всех.

А хотя бы и были. Четыре десятка мужиков — и ни у кого из них ни кола, ни двора. Как объяснить, кто мы и откуда взялись? Скажешь правду — не поверят. А что придумать? Дворянство переписано в каких-нибудь служилых книгах, а других относительно свободных классов на Руси нет. Решат, что мы беглые, а с такими разговор короткий. Как бы кнута не отведать, а то и чего похуже! Язык — и тот не совсем такой, на каком говорим мы. Все эти «паки», «зело»— как темный лес. Про письменность уже молчу. Яти, фиты, ижицы…

Выдать себя за иностранцев? Они вот-вот должны хлынуть в Россию. Но, опять-таки, существуют наверняка какие-то рекомендации, офицерские патенты… Не заявишь ведь внаглую, без бумажки с восковой печатью: «Я капитан от инфантерии фон Кабанофф, прошу любить и жаловать!» Не поверят, а то и проверят. Все шито белыми нитками.