Командор

Шендерович невнятно замычал. Мысль о том, что качка может еще и усилиться, привела его в ужас. Однако несмотря на паршивое самочувствие, голова у него продолжала работать четко. Оставлять свою подопечную в компании двух молодых мужиков он явно не собирался.

— Прошу прощения, но Мэри я у вас забираю, — откровенно и в лоб сказал продюсер. — Нам надо обсудить детали нашей новой программы, к созданию которой мы приступим сразу после возвращения из круиза. Вы-то можете обо всем забыть и отдыхать, а у нас работа. Раз отстанешь, потом догонять трудновато.

Лицо Пашки вытянулось от неприкрытой обиды. Сейчас он походил на умирающего от голода путника, добравшегося наконец до вожделенного ресторана и с изумлением следящего, как официант вдруг забирает у него из-под носа только что поднесенное и аппетитно пахнущее блюдо.

К немалому счастью для Шендеровича, соображал мой приятель всегда туговато, и пока он прикидывал, как лучше высказать продюсеру все, что думает о таких типах, а то и без слов перейти к делу, коммерсант от музыки подхватил несопротивляющуюся Мэри и увел ее из бара.

— …! — Пашка с некоторым опозданием поведал всю правду о Шендеровиче, не поместив в длиннейшей тираде ни одного цензурного слова.

— Да плюнь ты на него! — Мне даже стало слегка жаль непутевого приятеля. — Дело почти на мази, вечерком подкатишь к ее каюте и — ноу проблем.

Пашкины глаза плотоядно сверкнули. Он моментально позабыл обиду и мысленно уже следовал моему сумасбродному совету. Не знаю, чем бы все это кончилось, ведь ситуация для Пашки вроде бы сложилась благоприятная, но после обеда шторм усилился настолько, что мой приятель утратил способность к каким-либо действиям. Я, кстати, тоже.

А ближе к вечеру шторм превратился в настоящий ураган…

8. Наташа Лагутина. Горе и праздники

Я ревела, заходилась в истерике и даже не заметила прихода Юльки. Мир словно перестал существовать.

— Да что с тобой?!

Я не сразу поняла, что это голос Юльки. Сквозь слезы я смутно разглядела лицо подруги, но была так зла на весь мир, что чуть не вцепилась в него ногтями.

Выглядела я, наверное, страшновато. Во всяком случае, Юлька невольно отшатнулась и лишь потом стала вновь приближаться ко мне, как приближаются к угрожающе рычащему зверю: медленно, стараясь не спровоцировать его на нападение. Она была явно готова в любую секунду отскочить.

— Наташа, успокойся, милая, хорошая ты моя, — прошептала Юлька, и я, кое-как вытерев слезы, неожиданно увидела в ее глазах подлинное сострадание.

Во мне произошел перелом. Больше не хотелось набрасываться, кусаться, царапаться — наоборот, я припала к подруге, как припадают разве что к матери, а Юлька нежно и успокаивающе поглаживала мне голову и спину, и все нашептывала вроде бы ничего не значащие слова…

Я еще плакала, но уже тише, без судорог, дышать стало заметно легче, и потихоньку, то и дело прерываясь от подступающего к горлу кома, я начала говорить о вчерашних и сегодняшних событиях, говорить откровенно, ничего не скрывая — только так можно было избавиться от разочарования и горя.

— Я к нему со всей душой… а он как свинья… попользовался и сразу бросил… — бормотала я, с трудом сдерживая истерику.

— Все мужики такие. Им на нас наплевать — лишь бы свое удовольствие получить, — утешала меня Юлька, и я всем сердцем соглашалась с ней. Все мужики одинаковы, и все они, без исключения, сволочи. Прежде я об этом лишь догадывалась, теперь же поняла твердо.

— …ни один того не стоит, — вторил моим мыслям Юлькин голос. — Можно еще переспать с кем-нибудь из-за денег или от большой беды, но получить при этом настоящее удовольствие даже и не надейся. Я говорю о подлинном удовольствии, а не о том, какое они порой все же дают нам, как милостыню…

Я соглашалась с каждым ее словом. Больше никогда и ни за что на свете не отдамся какому-нибудь пижону, чрезвычайно гордому тем, что у него что-то болтается между ног. Уж лучше вибратор куплю…

Неудовлетворенное желание вспыхнуло во мне с новой силой, но теперь мне о мужчине и думать не хотелось.

Поняла ли меня Юлька? Наверное, поняла. Нежно ласкающие меня руки стали немного смелее, одна из них намеренно или случайно коснулась моей груди, и я еле сдержала готовый вырваться наружу сладострастный стон, а про себя молила: еще, еще!.. Рука была совсем рядом, и я сумела извернуться так, чтобы повторить чудесное непередаваемое ощущение, и, начисто позабыв про стыд, накрыла Юлину руку своей, не позволяя ей перебраться на другое место, и, — о чудо! — Юля поняла, начала потихоньку тискать и мять, а у меня возникло ощущение, что еще совсем немного — и я полечу в бездну…