Командующий фронтом

В седьмой и восьмой класс Сергей перешел с похвальным листом. Его ставили в пример другим по успеваемости и по поведению. Его действительно ни в чем нельзя было упрекнуть, он никогда не отказывался помочь товарищу, но ни с кем не панибратствовал, а внимательно приглядывался к каждому из своих сверстников. Он помнил слова Кодряну, что большинство из них считают себя избранными по крови. Он недолюбливал словесника, в котором уживались желчь и либерализм, терпеть не мог лицемерного законоучителя протоиерея Лашкова и готов был при случае задеть его за ханжеские проповеди.

Сергей все чаще вступал в споры с богатыми дворянскими сынками. Они старались обидеть его на каждом шагу, вывести из терпения, но Сергей сдерживал себя. Только один раз он навел порядок кулаком и не жалел об этом. На прогулке по гимназическому саду он услышал, как Медынцев бросил вслед ему и Булату:

— Юра — это его барышня!

Сергей обернулся и нахмурил брови.

Медынцев замолчал, но кто-то из его компании шепнул ему на ухо, и тогда он крикнул:

— Весь в папеньку…

Сережа направился к Медынцеву. Булат успел крикнуть:

— Плюнь на эту пигалицу!

Поздно. Сергей строго спросил Медынцева:

— Кто тебе позволил чернить память моего отца?

— Подумаешь… — нагло улыбнулся Медынцев.

Сергей со всей силой закатил Медынцеву оплеуху. Гимназисты разбежались.

— Трусы! — закричал Сергей. — Дворянские оболтусы!

Прозвенел звонок. Все поспешили в класс. Предстоял урок латыни. Медынцева на месте не оказалось. Латинист вошел в класс, посмотрел на Сергея и сказал:

— Лазо, к директору!

Сергей догадался, что Медынцев успел пожаловаться Ивану Александровичу, но страха не испытывал.

— Кто дал вам право буянить? — спросил строго Клоссовский.

— Прошу извинить меня, Иван Александрович, но иначе я не мог поступить.

Директор сделал вид, что слушает небрежно, но это было далеко не так. Со слов преподавателей он знал, что Лазо ведет себя спокойно, наделен большими способностями и его ожидает в будущем ученая карьера. И вдруг такая нелепость.

— Медынцев сказал вам грубость?

— Ему вообще не место в классической гимназии.

— Не вам судить…

— Виноват, — ответил Сергей и опустил голову.

— Идите в класс, я потом разберусь.

С того дня Медынцев присмирел. Да и как было не присмиреть — директор не удалил Лазо из гимназии.

7

Июнь стоял невыносимо знойный. В гимназии заканчивались экзамены.

— Что ты думаешь делать дальше? — спросила Елена Степановна у Сергея.

— Поеду в Петербург.

Мать хотела дать сыну высшее образование, но из денег, вырученных за продажу усадьбы, за три года ушло больше половины. С переездом Сергея в другой город придется там платить за комнату, обед, прачке, портному, сапожнику.

— Я буду давать уроки, — сказал Сергей. — Затяну пояс потуже, помучаюсь четыре года, зато потом начну зарабатывать и содержать всю семью.

Так думала и Елена Степановна — других надежд у нее не было.

…В актовом зале, в присутствии всех преподавателей Иван Александрович Клоссовский вручал абитуриентам аттестаты. Вызывали по алфавиту, и первым был Булат. Юрий закончил с хорошими отметками, и Клоссовский пожелал ему успеха.

— Я надеюсь, — сказал он, — что вы продолжите свои занятия в университете.

Когда очередь дошла до Сергея, по залу пробежал легкий шорох. Все знали: стоит ему заговорить — каждый позавидует стройности его речи.

Ивану Александровичу ни разу не пришлось слушать Сергея, и ему неожиданно пришла в голову мысль:

— Лазо, быть может, вы выступите от имени учащихся?

— Слушаюсь, Иван Александрович.

Раздав аттестаты, директор обратился к абитуриентам с краткой речью. Он произносил ее ежегодно, и преподавателям она изрядно надоела. Словесник Орлов, широко расставив локти на столе, рисовал какие-то фигурки на клочке бумаги, а природовед Пантелеев, держа за крылышки пойманную муху, смотрел сквозь лупу на ее брюшко, вызывая улыбки на лицах абитуриентов.

Потом вышел Сергей. По традиции он должен был стоять лицом к преподавателям и спиной к товарищам, но Сергей отошел к боковой стене, чтобы иметь возможность поворачивать голову и к преподавателям, и к товарищам. Ни у Клоссовского, ни у педантичного и строгого инспектора гимназии Маланецкого не хватило смелости сказать Лазо, что он нарушил традицию и ему надо занять определенное место.

В зале наступила тишина. Пантелеев выпустил муху, и она, жужжа, полетела. Орлов, отбросив карандаш, нахохлившись смотрел на Сергея. С Лазо можно было спорить, не соглашаться, но ему нельзя было отказать в знаниях, в манере держать себя с достоинством.