Командующий фронтом

Офицер скрылся за дверью. Адвокат сидел за столом в коричневом костюме с красной искрой, тщательно выбритый, с опущенной головой. Перед ним возвышались тома «Свода законов Российской империи» и разные справочники. На подставке чернильного прибора из черного мрамора с синими прожилками лежали отточенные цветные карандаши.

— Здравствуйте! — произнес настороженно штабс-капитан.

— Здравствуйте! — грассируя, ответил адвокат. — Какое у вас дело?

— Мне рекомендовала вас баронесса фон Штерн.

— Садитесь, господин Судейкин!

— Среди офицеров на Русском острове сильное брожение. Многие готовы бежать в тайгу, навстречу партизанам, навстречу войскам Красной Армии.

— Есть ли у них наши листовки?

— Больше чем надо. Но лучше листовок агитируют розановские контрразведчики. Они так свирепствуют, что все сыты по горло интервентами.

— Как вы смотрите на то, чтобы я явился на Русский остров и выступил перед офицерами?

— Как адвокат Ягодкин?

— Как представитель Военно-революционного комитета.

— Рискованно.

Владимир Николаевич подумал и спросил:

— Вы видели в приемной высокого человека?

— Да!

— Фамилия его Румянцев. Для этого детины нужно достать офицерскую форму, а документами мы его сами снабдим.

— Куда принести одежду?

— Сюда, отдадите барышне Анюте.

— Еще какие вопросы? — спросил Судейкин.

— Солдатский комитет создан? — поинтересовался Ягодкин.

— Да!

— Сколько офицеров вошло в него?

— Трое.

— Вполне достаточно. Проверенные люди?

— Все сочувствуют большевикам.

— Больше вопросов у меня нет, жду вас во вторник.

Штабс-капитан протянул руку и попрощался. Проходя через приемную, он украдкой взглянул на Румянцева, чтобы представить себе его рост.

Анюта вызвала посетителя в мундире инспектора училищ.

— Мне рекомендовала вас баронесса фон Штерн.

И снова беседа на тему о подготовке шрифта к изданию нелегальной газеты «Коммунист», о бумаге, об «американке», на которой будет печататься газета.

Закончив прием посетителей, Владимир Николаевич попрощался с Анютой и направился на Китайскую улицу к Нине Пригожиной, чтобы переодеться грузчиком и уйти в свою каморку.

В эти дни Лазо записал в свою записную книжечку, которую хранил у Пригожиной:

«Сейчас самое напряженное время подготовки восстания, когда приходится работать круглые сутки, вырывая случайные свободные часы для сна. И все же не чувствуется усталость. Работа захватывает, иногда даже неудобно отдохнуть, когда знаешь, что еще кое-что нужно сделать, к кому-то надо сходить. Товарищи по квартире, у которых мы работаем, удивляются такой работоспособности и не раз говорили об этом. Они привыкли в определенные часы ложиться и вставать, они привыкли к определенным часам работы, они никогда не испытывали, наверное, того подъема сил, который дает работа, и с этой точкой зрения подходят ко мне. Не раз днем, не раз поздней ночью я садился в стороне, чтобы уйти в себя и обмозговать, осмыслить ход той работы, которая лежала на руках, всевозможные повороты, зигзаги и толчки, которые могут встретиться на пути. Я не знаю, как лучше передать ощущение этих минут. Я бы сказал, где найден закон, который говорит, что человек должен спать восемь часов, который отрицает возможность сделать завтра в два раза больше, чем было сделано вчера. Но есть другой закон, много раз подтвержденный жизнью, о том, что в работе и в борьбе крепнет и растет человек…»

Меркулов передал Лазо письмо. Оно было старательно написано карандашом на плотной бумаге: