Командующий фронтом

Сергей давно продумал все, но не знал, с чего начать, а ирония Кодряну заметно обидела его.

— Золотыми погонами меня не соблазнишь, — ответил он.

— Тогда зачем же тебе идти в офицеры?

— В армии нужны свои люди. Вдруг завтра возникнет вооруженное восстание…

— Вполне возможно.

— Допустим, наш человек, одетый в офицерскую форму, ведет роту солдат на усмирение восставших рабочих. Казалось бы, что столкновение неизбежно, на мостовую прольется кровь. Но в пути офицер толково разъясняет солдатам, куда они идут и зачем. «Своих идем убивать, — говорит он им, — разве рабочие не такие же, как мы, люди?» И солдаты, вчерашние крестьяне, прислушиваются к словам своего командира. Вместо того чтобы стрелять, рота присоединяется к восставшим рабочим. А если это не одна рота, а пять, десять?

— Верно, — согласился Кодряну.

— А если так, то почему мне не пойти в офицерскую школу, изучить военное дело и быть на особом счету у партии? Рано или поздно рабочий класс поднимется на вооруженную борьбу.

— Так, так… — поддакивал Кодряну.

— А раз так, то пролетариату нужны грамотные военные люди. Поговори, пожалуйста, в комитете, как там смотрят на такое дело?

— Я думаю, что партия не будет возражать, но спросить надо.

4

Хороши петербургские вечера весной. Солнце садится в Финском заливе, золотя чешуйчатые гребни волн. Бесшумно скользит рыбачья лодка, и грустная песня доносится до берега. Внезапно вспыхнут на воде огоньки и погаснут.

Над Невой носятся белые чайки. Взметнутся стайкой на берег, покружатся над ростральными колоннами и устремятся за судном, прошедшим по реке к морю.

Сергей и Кодряну шли по набережной, прислушиваясь к песне. И оба вспомнили родную Бессарабию с холмами, окутанными дымкой, родниками, встречающимися на каждом шагу, с живописными, но бедными деревнями. Оба вполголоса запели старинную песню:

Мулпь боер ам оморыт,
Кыт ын царэ ам хайдучит…
     Яр унде ведям сэракул,
     Еу ым аскундям балтагул,
     Ши-й дам бань де келтуялэ
     Ши хайнэ де применялэ[2]

.

Навстречу шел невысокий человек в котелке и длинном пальто. Поравнявшись с Кодряну и Лазо, он отвернулся.

Кодряну оглянулся и толкнул Сергея:

— Смотри!

Человек в котелке торопливо шел уже за ними, и не один. Рядом трусили, придерживая шашки, двое городовых.

Звон упавшего ключа на каменную плиту заставил Сергея остановиться. Он никак не мог догадаться, что Кодряну нарочно уронил ключ, чтобы наклониться и в это время рассмотреть человека в котелке. Выпрямившись, Кодряну быстро произнес:

— Давай на другую сторону. Я этого типа еще вчера заприметил. Шпик… Смотри, навел на нас городовых, а сам скрылся.

Они перешли на другую сторону улицы.

— Если тебя задержат, — предупредил Кодряну, — скажи, что познакомился со мною неделю назад в техноложке, фамилию не знаешь… Встретились и гуляли…

Сергей не успел ответить, так как Кодряну мгновенно скрылся в воротах. В ту же минуту резкий свисток заставил его обернуться. К нему бежали двое городовых, оба круглолицые, усатые.

— Подождите, господин, — крикнул один из них.

— В чем дело? — спокойно, с достоинством спросил Сергей.

— Придется вас задержать.

— Меня? Да вы с ума сошли.

Он брезгливо обошел городового и быстро направился вперед.

Полицейские свистки заставили Сергея остановиться. Один из городовых схватил его за руку.

— Не торопитесь, барин!

Из ворот дома вышли еще двое городовых. Они беззлобно переругивались.

— Черта с два его словишь. Двор-то проходной.

— Раззява! За полу держал и не мог схватить. Эх ты!..

— Сам хорош…

Сергей понял, что Кодряну-Клещеву удалось ловко скрыться, обманув городовых. Одно только смущало его — не вздумал ли Митя скрыться в его, Сережиной, комнате? И туда могут нагрянуть.

В жандармском управлении было тихо и угрюмо. С высоких потолков свисали белые круглые шары абажуров. Сергея провели через несколько комнат. В обширном кабинете за письменным столом сидел в кресле жандармский ротмистр.

— Садитесь! — предложил он и прикрепил к переносице пенсне с толстыми стеклами. Потом он достал лист бумаги, снял с пузатой чернильницы колпачок и, обмакнув перо, приготовился писать.

— Познакомимся! Как ваша фамилия?

— Лазо, Сергей Георгиевич.

— Возраст?

— Девятнадцать лет.

— Точнее, когда родились?

— 23 февраля 1894 года.

— Уроженец…

— Села Пятры Оргеевского уезда Бессарабской губернии.

— Национальность?

— Молдаванин.

— Имущественное положение?

— Отец был помещиком.

— Ну, а вы?

— Я студент.

— Когда начали заниматься революционной работой?

— Не занимаюсь.

— Ну вот что, господин студент, — сказал ротмистр, отложив ручку и откинувшись на спинку кресла, — давайте говорить по-серьезному.

Он посмотрел на часы и добавил:

— Впрочем, я могу вам дать немного времени на размышление. Посидите тут один.

Он поспешно встал и вышел из кабинета.

«Не запугает меня, — подумал Сергей, оставшись один, — никаких доказательств у него нет, а я ни в чем не виноват».

В гостиной у Татьяны Сергеевны сидел господин средних лет и как бы дружелюбно расспрашивал: