Командующий фронтом

…Москва встретила его холодным, пасмурным утром. В университете Сергей предъявил студенческий билет и был принят на физико-математический факультет. Помимо этого он записался слушателем университета Шанявского.

В Петербурге оставались вещи Сергея, и он поехал за ними.

Позднее солнце взошло негреющим. Над Исаакием уже не кружились грачи. В Летнем саду осыпались листья. По утрам в тех местах, где падала тень от больших домов, можно было приметить на клумбах тронутую инеем траву.

Сергею предстояло проститься с городом, который стал для него дорог. Он бродил по его улицам, вдоль каналов, подолгу смотрел на Медного всадника. Возвратившись в Москву, он вскоре написал Люсе:

«Я уже второй месяц в Москве. Начал упорно заниматься как по своим математическим наукам, так и по наукам общественным, историческим и философским. Если тебе не скучно, послушай, что я делаю. По нематематическим наукам я слушаю по вечерам лекции в так называемом городском университете имени Шанявского. Сюда могут ходить все желающие, без всяких ограничений. Правда, никаких прав университет не дает, но нет никаких формальностей при поступлении. Зато в громадном новом здании университета, в чистых просторных аудиториях читают лучшие умственные силы всей Москвы, если не всей России. Это не только детище Москвы, но детище 905 года. Раньше всякие попытки вынести огонь высшего знания для широкой публики пресекались свыше; и только в 907 году был разрешен университет, построенный на средства покойного Шанявского».

И вдруг война! Она возникла за три месяца до приезда Лазо в Москву. В деревнях горько плакали бабы и молодки, прощаясь с мужьями, женихами, сыновьями. По улицам Москвы по направлению к Смоленскому вокзалу и к Брянскому ежедневно шли маршевые батальоны — их отправляли на фронт. Двор главного воинского присутствия был заполнен рекрутами.

Сергей внимательно следил за событиями и терялся. В германском парламенте социал-демократы проголосовали за военные кредиты и открыто поддержали войну. Социалисты других стран ответили тем же. В столице и в Москве на стенах домов, в ресторанах и кафе появились листовки с призывом оборонять отечество от прусских варваров. В правительственных учреждениях, на собраниях, в институтах царил безудержный патриотический угар. И только на заводах полулегально выступали большевики — депутаты Государственной думы с докладами об отношении большевиков к войне. В один из ноябрьских дней их арестовали и предали суду. Депутатов обвинили в «государственной измене». Суд приговорил их к лишению прав и ссылке на поселение в Восточную Сибирь.

«Выпишите другую газету, — предложили Сергею в книжной лавке, — у нас «Правды» больше не будет».

Сергей отказался — в других газетах открыто проповедовали классовый мир рабочих с буржуазией и войну до победного конца.

«Я тоже против классового мира, — размышлял Сергей, — но почему бы нам не победить жадных пруссаков? Они бесчинствуют на нашей земле, угоняют скот, поджигают дома, насилуют женщин».

Решалась судьба Сергея. Уже были составлены списки мобилизованных студентов для перевода их в военные училища. Направляясь в университет, он размышлял по дороге о том, где ему предстоит жить. Оставят в Москве в Алексеевском училище — он будет встречаться с новыми друзьями. А если погонят в другой город — как быть тогда?

В университете на щите висели списки мобилизованных, и среди многих фамилий Сергей отыскал свою. Его направляли в Алексеевское военное училище.

Неожиданно возникла уйма дел. Раньше всего Сергей решил поехать в Питер, переименованный в Петроград, чтобы проститься с Тихоном и Жарковым.

Никанор выглядел озабоченным.

— Завод завален заказами, — сказал он. — Цеха работают в две смены. Рабочих рук не хватает, многих отправили на фронт. Как бы и меня не послали в окопы. — Он повременил и добавил: — Пропадут жена и детки.

— Не надо падать духом, — утешал Сергей.

— Это не в моем характере, но веселого мало, — ответил Жарков. Большими руками он тер лицо, словно хотел разгладить морщины. — Дружка своего нашел? — спросил он неожиданно.

Речь шла о Кодряну.

— Сам отыскался. Еще зимой забрел ко мне на квартиру, а потом опять как сквозь землю провалился. Ты почему, Никанор Алексеевич, вспомнил про него?