Комар живет, пока поет (Повести)

Я сидел и смотрел на отца.

9

— Я понял, — сопя, произнес отец. — У меня кровь из носа идет, когда я горячее ем!

Еще одно открытие, хотя не очень и радостное. При этом он довольно спокойно ел картошку с собственной кровью. Силен! И здорово, видно, проголодался после всех испытаний, ему выпавших — в том числе и вчера.

— Ч-черт! — я скривился от боли — Что-то челюсть моя совсем... разрегулировалась! С трудом налезает — и дикая резь! Аж слезы идут!

И все время струйка слюны с уголка рта стекает... об этом уж я не стал говорить!

— Да, — прибавил я, — Видно, пришло мое время болеть.

— Погоди! — отец усмехнулся — Еще мое время не прошло.

Мы смотрели друг на друга.

— Отец! Ты чего хулиганишь, в больницу не идешь? С вьетнамцами тут драку затеял!.. международный скандал!

Отец, улыбаясь, смотрел. И про вьетнамцев, похоже, помнил.

— Ты помнишь, — с усмешкой проговорил, — что я тебе рассказывал, как я в крематории все рассматривал? Уж когда самого привезут — не увидишь ничего. А хотелось бы... еще посмотреть, — он кивнул в сторону своего «поля». Я тоже поглядел туда.

Выросло уже с метр. И довольно тучные колосья свисают. Что-то надо сказать?

— Но это плохо, вроде бы, когда колосья свисают? — пробормотал я — Стебли склонятся, перепутаются... комбайном будет не убрать.

Мы грустно смотрели друг на друга... уж какой тут комбайн! И какая «уборка»?

— Ты... шпециалист! — усмехнулся батя. — В молодости я тоже стремился, чтобы он торчал... как штык! Стоит — значит не полегает!

Мы улыбнулись с ним вместе, отметив вполне прозвучавшую аналогию с «мужскими проблемами»... но отвлекаться не стали.

— Но не всегда первое, что приходит в голову, самое удачное. Заметили, что когда колос торчит — вода в чешуйках скапливается, и некоторые критерии зерна понижаются. Видал миндал? Так что... хотелось бы все это досмотреть.

Тут я понимаю его! «Хочется!» А остальное все ерунда. Даже на жизнь не хочется отвлекаться — а уж тем более на такую скучную тягомотину, как смерть!

Помню, как я писал свою книжку «Жизнь удалась!» — месяц вообще не выходил из дому. Нонна — она тогда еще веселая была — смеялась: «Вот ето да! Пишет «Жизнь удалась!» — а дома еды никакой, и денег ни копейки.» «Отлично!» — я говорил. И свое продолжал. При этом вполне могло быть, что деньги на сберкнижку уже пришли, за сценарий о детях. Но — некогда было! Ерунда! Главное — свое видеть, а деньги и прочее — чепуха! Предпочитал остатки картошки есть, но — не отвлекаться... Но тут, похоже, и «последняя картошка» уже кончается.

— А если... случится что? — пробормотал я. — Тут даже поликлиники нет.

— А, это уже не наша забота!... Будет, как-нибудь! Ведь не может такого быть, чтобы совсем никак не было? — он лихо мне подмигнул. — Сделается как-то! Знаешь, как каланчу побелили?.. Повалили да побелили!

— ...А это кто?

С изумлением я смотрел на кудрявого мальчика, схожего с ангелом — войдя в калитку, он, весело подпрыгивая, направлялся к нам. Чем-то он меня напугал. Увидел в окне нас с отцом.

— Здравствуйте! — вежливо произнес он — Вы эту пшеницу будете сами убирать? — он указал рукой на наше поле, длиной целых три метра.

— Это рожь, мальчик! — сказал я — А ты что — юннат?

— Нет, меня бабушка послала! — звонко ответил он.

— Подойди, — сипло произнес отец, махнув ладонью.

Мальчик, гулко топая, поднялся на крыльцо. Сняв сандалики, вошел в белых носочках с каемочкой. Подошел к столу. Отец вдруг взял его за плечики и грустно смотрел на него.

— А зачем тебе это нужно? Высевать будешь? — отец с надеждой спросил.

— Нет, — честно ответил мальчик — Бабушка курам будет давать.

— Ясно, — отец вздохнул — Курам... на смех. Ну ладно. Берите... Как убирать будете?

— Бабушка скосит косой.

Молчание было долгим. Мальчик попытался высвободиться из батиных рук.

— ...Ладно! Только условие: не раньше чем через... десять дней. Запомнил? — он сильно тряханул мальчика.

— Да! — воскликнул мальчик испуганно.

Отец выпустил его. Мальчик торопливо одел сандалики и сбежал с крыльца.

— Через десять дней... умоляю! — прохрипел ему вслед отец.

На бегу, не оборачиваясь, мальчик кивнул. Может быть, он испугался впервые в жизни?

Отец с тоской смотрел ему вслед.

— Ну вот тебе и... комбайн! — усмехнулся он. — ...Спать пойду.

Улыбаясь, опираясь на меня, он дошел, приседая на каждом шагу, до лежанки. Опустился в кресло. Тщательно расстелил постель. Он всегда застилал — расстилал очень тщательно, без единой морщинки, по-солдатски, хотя в армии был лишь на сборах. Потом капитально, не спеша, строго по своей системе, стал укладываться. Своя система была у него абсолютно для всего. Самое последнее движение — он аккуратно натягивает одеяло на могучую свою лысую голову. Улыбается. И закрывает глаза.

10