Комар живет, пока поет (Повести)

— Ох, мать честная! — говорю. — А я и забыл! Аскетян, руки нам пожимая, говорит:

— А я почему-то думал, что вы моложе.

— А мы и есть моложе, — отвечаю. После Еревана еще в Тбилиси заехали... Замечательное место — тбилисские серные бани. Буквально после них становишься другим человеком — тут же, в предбаннике, вручают тебе новые документы!

Возвратились на работу. Идем с Лехой, как обычно, в буфет. Только появляемся — к нам, сметая все на пути, устремляется Змеинов с чашечкой кофе...

Вскоре нам премию присудили за наш проект. Леха этим известием почему-то совершенно потрясен был.

— Шестеро тысяч денег! — повторял. — Это ж машину можно купить, на двоих!

Помню, когда мы сумму эту на руки получили, всю ночь ее у меня перепрятывали, боялись, кто-нибудь украдет.

Утром выскочили из дома. Поехали машину получать — институт нам выделил ее из своих резервов.

Помню, магазин автомобильный за городом был. Долго автобус еще стоял у переезда, как раз состав пропускали с автомобилями на платформах. В некоторых почему-то уже люди сидели.

Добрались наконец до магазина.

Очередь в маленькое окошко. Кассирша кричит:

— Никому не отходить!

Сама пропала — часа полтора, наверное, ее не было. Появляется потом, грубо орет:

— Иванов! Иванов! Вы где это шляетесь?!

Подбегает на трясущихся ногах.

— Я здесь был! Я никуда не отходил!

А сам уже думает небось: «Ну, все! Машины, конечно, уже не будет, и деньги за нее, наверное, не вернут!»

Вывели тут и нашу машину, стали в последний раз ее осматривать. Кузнечик вдруг впрыгнул на заднее сиденье.

— Ну, все, — говорит, — все наши в сборе! Помчались мы по шоссе.

— Неправильно едем! — Леха говорит.

— Зато красиво!

Вдруг выскакивает из кустов человек с полосатым жезлом, останавливает.

— Да я из ваших прав, — говорит, — вологодские кружева сейчас сделаю!

— А у нас нет еще их, — отвечаем.

— Ых! — зубами только скрипнул и компостером со злости дырку в своем рукаве пробил.

Потом поставили мы машину во дворе, а сами долго пили у меня чай...

— Я тут думаю все, — вздыхая, Леха говорит. — Делаем свое дело с наслаждением да еще получаем за это наслаждение деньги. Морально ли это?!

— Норма-ально! Пойми: существует новое направление в архитектуре. И кто лежал у его истоков?.. Вернее, не лежал, а стоял... Я! То есть ты, ты!

После этого мне еще от института квартирку дали. Долго ждал я — и тут дали.

По такому случаю мы выпили слегка с Лехой. Дия не совсем одобрительно нас встретила.

— Вот, — Леха говорит, — гению нашему квартирку дали!

Метнула она на него взгляд, обозначающий, видимо: «А почему не тебе?»

Но Леха взгляда этого не заметил, говорит:

—...Только вот мебели никакой у него нет, может, подарим ему наш пуфик, все равно мы им не пользуемся давно?

Метнула на него взгляд, молча ушла. Потом, начал я уже домой собираться, в комнату заглянул с нею проститься, гляжу: стоит она перед пуфиком на коленях и сигаретой прожигает в нем дыры!

Вынесла мне пуфик — из дыр еще дым идет!

— Пожалуйста, — говорит.

Привез я его домой, поставил... Ничего! Все-таки вещь.

И тут ошеломляющее известие: нас с Лехой, как подавших уже надежды специалистов, посылают на полгода в Болгарию на стажировку!

Леха обрадовался:

— Ну, наконец-то! Наконец-то я съезжу за рубеж, красивых вещей Дийке привезу, как она мечтала!

День спустя выясняется: необходимо медицинское освидетельствование.

— Так я и знал! — горестно Леха говорит. — Так я и знал, что не выйдет ничего, давно уже чувствую себя неважно!

— Спокойно! — отвечаю.

Назавтра отправились мы с ним сдавать на анализ мочу. Было ясное осеннее утро.

Леха задумчивый шел, потом говорит:

— А давай поменяемся мочой!

— Зачем?!

— Ну так. Чисто дружески.

— Давай!

Поменялись пузырьками, перевесили ярлычки. Через неделю интересуемся анализами, нам говорят:

— Вы (то есть я) можете ехать куда вам угодно, а вы (то есть Леха) по состоянию здоровья ехать никуда не можете.

Раскрыл я только рот, чтобы сказать, что все наоборот, что это я, оказывается, больной, а Леха здоровый... Леха выталкивает меня в коридор.

— Молчи! Понял, молчи! — шипит. — Узнают про наш обман, обоих не пустят, а так уж хоть ты поезжай... Ладно уж!

Уговорил все-таки меня, но, видно, и обиделся, что я согласился.

Сначала не хотел я ехать, потом подумал: «А почему, собственно, не я? Работаю нормально. Знаю языки. Характер отцовский, бойцовский... Чем плохо?»

...Только вернулся я из Болгарии — в первый же вечер к Лехе. Подарки принес: ему рубашку, жене — свитер, дочурке их — блок жвачки. Сидел, долго рассказывал, как показалось мне, очень интересно.

Поздно уже вышел от них... Спускаюсь по лестнице и вспомнил: курточку свою у них забыл! То-то я ощущаю, что как-то неловко плечам.

Помчался наверх по лестнице, вижу — и дверь не закрыл. Только хочу войти — слышу глухие их голоса.

— Его, что ли, курточка? — Леха спрашивает.

— Его! — Дия говорит. — Давай мни!

Тут я чуть прямо на лестнице в обморок не упал.

Я-то считал, что они меня любят, а они, оказывается, ненавидят, даже курточку мою спокойно не могут видеть!

Приехал я к себе домой, часа два по комнате бегал, успокоиться не мог.